— Она тебе госпожа, не девка, воевода!
Другой бы сразу присмирел, видя, как привстал Радогор со своего кресла. Но тут вожжа под хвост попала, где уж остановиться.
Опрокинул полный ковш вина на лоб, и в крик.
— Нет у меня господ ныне. Был один и того не стало. А Свищ, он и есть Свищ. Ее же и знать, не знаю. Воевода я, и дружина подо мной ходит. А захочу, так хоть сейчас себя князем объявлю. И никто мне не указ! — Распалился так, что с лавки соскочил и слюной брызжет.
— Пей вино, старый дурень, да. Смотри, не подавись!
Сосед Клыка за рукав дернул, пытаясь усадить его на место. Но Клык, отбиваясь от руки, продолжал куражиться.
— Слова не скажут. Вот они все где у меня!
И лапу, поросшую черным волосом, в кулак сжал.
Радогор недобро усмехнулся.
— Подавиться? А почему бы и нет? Не я сказал… Пусть подавится. А то слюной всех окатил.
Разжался до бела сжатый, от сдерживаемой ярости, кулак и словно горсть песка полетела в разверстый рот Клыка. Поперхнулся, закашлялся, задыхаясь и выворачивая белки глаз, и замахал руками, борясь с удушьем. Соседи принялись по спине его охаживать крепкими ладонями, стараясь отхлопать Не помогло. Схватился за горло обоими руками, синея, и повалился с лавки на пол. Ноги заколотили по полу.
Раз… другой! И затих.
В трапезной установилась пугающая тишина.
— Подавился!
Разорвал тишину спокойный голос Радогора.
Встал, и подавая руку Владе, сказал.
— Пойдем, княжна. Не следует твоим ушам выслушивать, что пьяные языки плетут. Пусть без тебя празднуют. Им даже веселее будет, когда ты уйдешь. — Повернулся к застолью, окинул каждого льдистым взглядом, и брезгливо, выделяя каждое слово, добавил. — Только Клыка этого пусть за крыльцо выбросят. Падалью от него несет.
И увлек ее в травчатые двери.
Пьяные голоса до самой ночи разносились по всему терему. Княжна ворочалась без сна. Потом привалилась к его плечу и затихла. Лежала молчаливая, и не привычно тихая и задумчивая.
— Как не злись, а прав, пьяный дурак! — Придя к какому — то решению, наконец, сказала она в темноту. Поднялась на локте и склонилась над его лицом. — Земля без князя — сирота. Всяк ее, сироту, обидеть может. Хворостиной хлестнет и ладонью по затылку щелкнет. Теперь же и воеводы нет. Дружина без головы осталась.
— Клык не голова. — Сонно возразил он, с трудом открывая глаза. — Ты к чему это говоришь, Ладушка?
— А к тому и говорю, Радо. Сядь со мной по правую сторону, князем. Завтра же объявлю. Порубежные земли без князя нельзя держать. Дружина разбежится. Пря начнется. Кто землю от набегов убережет?
Сон слетел с него, как рукой смахнуло. Выпрямился, отстранив ее и с изумлением, заглянул в глаза.
— Не разбежится дружина, Лада. Некуда бежать. — не сразу нашелся он с ответом. — А вот если князем объявишь, точно дружины не найти. В усобице пропадет. Клык, слов нет, дурак. Но весь на ладони. А кто за ним стоит? Кто его в спину подталкивал и за язык дергал?
Вот и узнаешь все…
Ее рука медленно скользит по груди, оглаживает крепкий, как каменная плита, живот, зубки покусывают шею.
— Тоскливый ты человек, Радо. — Огорченно вздохнула она. — Я так все хорошо придумала, а ты, как добрая хозяйка, сразу все горшки по полкам в рядочки выстроил. — Князь Радогор! Гордо и грозно. Это тебе не какой — то Клык. Или Свищ.
— А если Ольх? — Улыбнулся Радогор, останавливая ее руку на пол — пути. Удивительным образом у нее получалось все сразу. И княжьи за боты и… все остальные.
— Не мешай мне, Радо. На самом интересном сбил. — Возмутилась она.
— А если Ольх? — Все с той же улыбкой повторил он, выстраивая защиту своей ладонью для ее нетерпеливой руки.
Задумалась, наморщив лоб. И согласилась.
— Тоже хорошо. Ольх! Только для ночи. И мысли хорошие, светлые… Ольх…
Зубки прикусывают все чаще и чаще. И глаза смотрят бойко И рука гуляет по его телу, дерзко и уверенно сметая его заслоны. И губы смеются.
— Завтра же объявлю князем и никуда ты не убежишь!!
— Тесно мне здесь, Ладушка! — Стараясь не обидеть ее, вздохнул Радогор.
— Тесно? — Удивилась она. — Лавка вон какая широкая, а я вся на твоей руке уместилась.
Грудь щекочет лицо и ее колено забирается по ногам все выше и нежный пушок щекочет бедро. И Радогор чувствует, как рушатся и разлетаются в щепу, в мелкие крошки, его, и без того хиленькая крепостная стена под ее сокрушительным натиском.
А вскоре, напрочь забыв обо всех княжеских заботах, она уже крепко спал, свернувшись клубком под его рукой, мерно посапывая и причмокивая губами.
Радогор же лежал, закинув руку за голову с закрытыми глазами, прислушиваясь к звукам ночного терема.
Вот чей — то пьяный, скандальный и хриплый от выпитого, голос. Половицы скрипнули… Женский сконфуженный голос и неясное бормотание. Быстрая мышь суетливо прошелестела по полу из одного угла в другой. Ветерок прошумел над кровлей терема. Дворня стучит, немилосердно топает и гремит посудой, убирая трапезную.
Знакомое уже чувство тревоги мало — по — малу заползало в душу. Словно чьи — то глаза, холодные, цепкие, — и ненавидящие их, — заглядывали в опочивальню. Но не его искали эти глаза. Не его. Почему, не знал. Но что не его, в этом был полностью уверен. Осторожно высвободил руку из — под ее тела и спустил ноги на пол. Так же осторожно натянул портки и, ступая на носки босыми ногами, подобрался к двери. Прислушался. Тихо. Даже стража не слышно у лестницы к переходу. Прижался, бедняга, к стене спиной в темном углу, навалился на копье двумя руками и спит себе беззаботно. И бездумно!
И все же чувство, что кто — то неотрывно следит за ними, не покидало его. На палец приоткрыл двери. И снова застыл, прислушиваясь. Показалось, что быстрая, еле различимая в потемках, тень пролетела переходом к светелке княжны.
Стук падающего копья громом разлетелся по терему. Так и есть, сморил сон бедняга. А может и сердобольная рука поднесла ковш, другой.
И еще одна тень скользнула мимо.
Вжимаясь в стену, выбрался из опочивальни. Удар локтем и тень с разбитой гортанью и сломанными шейными позвонками без шума сползла по стене на пол.
Еще одного выдал месяц, не вовремя заглянувший через слюдяное оконце, в светелку. Ткнул пальцем за ухо, касанье смерти, которым он когда — то успокоил Гребенку, и этот повалился на пол. Сколь не быстр он был, а заметили. Из темноты вылетела рука с мечом, целя ему под подбородок. Умелый, выверенный удар. Качнулся в сторону, пропуская удар мимо и, повернулся на пятке. Зажал кисть с мечом в ладони и направил мимо, одновременно выворачивая ее. Рука с хрустом переломилась в локте и меч без звука упал на мягкую и толстую дорожку. И дикий вопль разорвал тишину терема.
— Тише ты! Люди спят. — С укором проговорил он. — переполошишь всех.
Пока произносил эти душевные слова чуть не пропустил удар ножа. Подлый удар. Снизу вверх под ребра. Еле успел пропустить его под руку и зажать сгибом локтя. И слегка повернулся еще раз, ломая и эту руку.
— Теперь кричи, чего уж там. — Благодушно разрешил он. — Все равно всех перебудил.
И обрушил пятку на его колено
