Радогор доверчиво, чем изрядно смутил берегиню, улыбнулся.
— Не я выкопал, это ты их у себя расплодила и откормила без меры. Она же быка вместе с рогами проглотит и не подавится. Меч не берет.
Прогнал с лица улыбку и уже серьезно сказал.
— Упыринных рук дело. Он нас здесь поджидал Если бы шагнули в болото без опаски, все бы ноги нам пооткусывал. Теперь с осторожностью пойдем, с оглядкой.
У берегини снова все в груди закипело и заклокотало и полилось наружу.
— Угораздило же Рода сунуть мне такого соседа. И раньше сон из глаз бежал, с лошадью не догонишь, а теперь и вовсе глаз не сомкнуть. И какой тут сон, когда такая беда под ногами юзгается. Она же, тварь безмозглая, даже в ум не возьмет, что меня жевать, не пережевать. В зубах застряну, ногтей не хватит выкапывать. А вот пусть только проглотит, расшаперюсь поперек горла и все тут. Не своротишь!
Радогор не слышал ее ворчания. Шел, все дальше и дальше забираясь в болото. Влада, отпустив его на шаг, шла по его следу, боясь оступиться, чтобы не угодить в трясину. И даже по сторонам боялась оглянуться.
— А я то, дура старая, на лешего набросилась. А он и вовсе не при чем. И, мало того, всегда ко мне с добром. Вот ведь как без ума ходить. Водяной ушел, а теперь и этого отпугнула своей неприступностью. И куда я теперь со всем своим девичеством денусь, спрашивается, как из болота выживут? Придетя к Копытихе на поклон тащиться со всей своей гордостью. — не переставая бубнила себе под нос кикимора. — А все через нее, гордыню мою, провались она в болото. Я и без нее проживу. У меня через нее, гордыню эту, одни напасти и ни какого прибытку. И вроде все как у всех, и все через пень — колоду.
Бежит по болоту, как по твердой земле.
— Вот и болото, служба моя проклятая. Все ждали, набравшись терпения, когда старик к делу приставит, а на меня гулянки напали. Вот и получила все остаточки в полной мере. Хорошо от рыбьего хвоста с грехом пополам отбилась. По молодости, оно, может, и терпимо, а потаскай я его сейчас в мои то годы по болоту? Обхохочешься.
Будь одна, тюкнулась бы, думает берегиня про себя берегиня, чем сидят, на кочку повыше и посуше. И разревелась бы, оплакивая свою горькую судьбу. А при людях разве позволишь? Берегиня! Худого слова не скажи. А какие еще, если подумать, слова найдешь, кроме худых, когда с насиженного места выживают. Вот уж доля, так доля!
И до того горько и обидно стало, что не удержалась и всхлипнула в который уж раз, пожалев, что так грубо и бездумно обошлась с лешим У него хоть за душой и пары портянок нет, так и она не лишка приданного скопила, но все же мужское плечо. И не нужны ему портянки.
Радогор не утерпел и оглянулся.
— Не грусти, тетушка. — Улыбнулся он. — Было твоим болото, твоим и останется. В своем углу доживать будешь. Не придется по людям на старости лет ходить.
Уверенный и ласковый его голос немного приободрил кикимору и она повеселела.
— Так все глаза ему бы и выдрала ему, подлому. — Мстительно проворчала она, глядя в спину Владе. — Так до них, этих глаз, еще добраться надо. А пока добираешься, вся злость пропадет. И опять выходит, все не слава Роду.
Ночь упала на болото неожиданно. И не упала, а обрушилась, минуя вечер. Ночное черное небо нависло низко над головой. Звезды хоть руками хватай и в мешок горстями складывай. И не месяц, луна, поднялась и прочертила через болото прямую дорожку.
— Вот по ней, по этой самой дороге и пойдем, ни куда не сворачивая. И ног не омочим. Будто сухой дорогой. — Оживилась кикимора и бросила красноречивый взгляд, на мешок, висящий у Радогора за спиной. — Я тут, не далеко, одну полянку просторную знаю, где можно дух перевести.
И она заторопилась, почти забыв о своем горе, к заветной полянке. Обошла их стороной и заскользила по черной воде. И скоро уж нетерпеливо покрикивала, стоя на не высоком холмике с парой кривых чахлых деревцев.
— Ну, где вы там! Я уж все глаза проглядела.
— Рядом. — отозвался Радогор и, не скрывая тревоги, повернулся к Ладе. — Притомилась?
Можно было не спрашивать. По лицу можно угадать. Болото не лесная дорога. По пояс вымокла, как не старалась попадать в его след, но ответила бодро.
— От вас не отстаю.
Но едва шагнула на островок, как намокшая одежда потянула ее вниз и она села, опираясь на руки.
Радогор скинул мешок с плеча и принялся стягивать с нее сапоги вместе с тонкими вязаными чулками. Ноги у княжны побелели от воды и кожа на пальчиках сморщилась.
Кикимора стояла рядом, бросая быстрые взгляды и понятные взгляды на мешок. Но Радогор, не замечая этого, сначала вылил воду из сапожков и почти на сухо отжал носки.
— Развязывай мешок, тетушка, и стели холстину. Я сейчас, скоро.
Наломал с деревьев сухих веток, сложил их шалашиком и ладони над ним поднял, словно пытаясь их теплом согреть ветки. С ладоней сорвался огонек и ветки вспыхнули. Подвесил над ними чулки, сапоги и озабоченно повернулся к княжне.
— Портки бы просушить.
Влада подняла на него растерянный взгляд и неожиданно для него засмеялась.
Хороша же я буду здесь без портков. Другое на ум не пришло? Да я снять их не успею, как теткины приятели до костей обгложут. И неуверенно спросила. — Мы долго здесь пробудем, Радо?
Поедим, подсушмися…
— Тогда я посплю.
И зажав кусок хлеба в руке, устроилась на его коленях. Да так и уснула с недоеденным ломтем в ладони.
Радогор виновато посмотрел на берегиню и, словно извиняясь, пояснил шепотом, боясь разбудить княжну.
— Не привыкла еще. Давно ли из терема? И ты отдохни…
Берегиня слушала его вполуха, бросая быстрые тревожные взгляды по сторонам.
— Вот же до чего запугал, Упырь окаянный! Всю жизнь от молодых ногтей начиная, жила здесь безбоязненно, а сейчас неведомо что мерещится. Аж все волосы дыбом торчат.
Радогор удивленно раскрыл глаза. Если и захочешь найти волосы на голове сварливой хозяйки болота, не найдешь. Один расщеп торчит. Но промолчал, боясь нарваться на гневное слово.
Влада, свернувшись в клубок и обняв его за пояс, мирно спала на его коленях, Костерок догорал в ночи. Пора было выходить, но Лада спала так сладко, что он все ни как не решался ее будить. Но берегине сидеть было не в мочь. Она то и дело вскакивала, вглядывалась в темноту, на золотистую лунную дорожку.
— Эк, ее раздирает! — С завистью проговорила кикимора, прислушиваясь к ровному дыханию княжны. — Нашла время спать.
— Чулки еще сырые… — Попробовал оправдать Ладу Радогор.
Не вышло. У кикиморы нашлось веское возражение.
— Молодая. На ногах досохнут. Некоторые вообще босиком ходят. И ничего, не промокают. А костер в ночи на другом краю болота видно. Досидимся.
Что и говорить. Права старая ворчунья. Самому всякая всячина мерещится. То точки черные по болоту к ним ползут, то трава шевелится, хотя и слабого ветерка нет.
— Вставай, Лада. Пора… — Осторожно коснулся ее плеча. — На руках доспишь.
— Влада распахнула ресницы. В синих глазах и следа сна нет. Спала или нет, не угадаешь.
— Ногами пойду. — Улыбнулась она, натягивая на ноги теплые чулки. — У тебя руки мечом и луком заняты.
— Тогда вот тебе корешок. — Коснулся губами ее лба. Взгляд убежал за ее спину.
То, что открылось ему, заставило его вздрогнуть.
К их острову со всех сторон быстро, ловко скользя по болоту на паучьих лапах, приближались дикие существа. Круглая голова с выпуклыми глазами и раскрытой зубастой пастью сидела на бочкообразном теле,
