других способов реанимировать пациентку, вскрыл ей обычным ножом грудную клетку и попытался сделать прямой массаж сердца, а поняв, что это не поможет, написал две записки — жене и правоохранительным органам — и покончил с собой. Причем сначала пытался получить разряд тока из розетки, но у него не вышло, и тогда он накинул петлю на шею, другой конец привязал к высокой спинке кровати и опрокинулся ничком. Поэтому нас вызвали на ножевое ранение и висельника — «сексуальное убийство и самоубийство». Приехав, мы с медиком без труда определили, что имел место криминальный аборт, но согласились с тем, что недалекие милиционеры могли увиденное принять за сексуальную оргию: на диване лежит обнаженная девушка с раздвинутыми ногами и распоротой грудной клеткой, а рядом висельник в странной позе. Так вот, вдова хирурга писала жалобу на то, что, по ее мнению, ее муж был убит милиционерами, которые инсценировали, будто он «сначала убил себя током, а потом повесился»…Я посоветовалась с Зоей о том, что отвечать вдове на жалобу, и ушла к себе. Как только я села за стол, затрезвонил телефон. Сначала позвонил Старосельцев, заикающийся от нетерпения, и был страшно разочарован, что прокуратура района ничего не знает о преступлении века; потом в течение пятнадцати минут позвонили пятнадцать знакомых журналистов, по одному каждую минуту, с тем же самым вопросом. Трубку они клали с твердой уверенностью, что я уже в низком старте перед выездом и просто скрываю от них самое интересное. Некоторые, похоже, стали планировать засаду перед прокуратурой, чтобы упасть мне на хвост. Я отнеслась к этому философски, но через полчаса и меня засвербило.
Я пошла к Лешке и поделилась с ним своими сомнениями:
— Леша, что ты думаешь насчет этого похищения?
Лешка с трудом оторвался от заключительных фраз постановления о прекращении уголовного дела по факту обнаружения мужского трупа в раздевалке строительного треста. Я самолично везла Горчакову заключение экспертизы из морга, поэтому знала, что смерть там некриминальная, а наступила от отравления этиловым спиртом, и искренне радовалась за коллегу.
— Представляешь, шеф велел ознакомить мать потерпевшего с заключением экспертизы. А она теперь жалобы пишет: мол, точно, моего сыночка убили злодеи, отравили, поскольку он сроду этот этиловый спирт не пил, а исключительно водку.
— Сочувствую. У меня самой такая же жалоба…
— Это по криминальному аборту, что ли?
Я кивнула.
— Выкрутишься. — Лешка пожал плечами. — А вот мне что делать?
— Выкрутишься, — не осталась я в долгу. — Ты слышал что-нибудь о похищении?
— Жены Масловского?
— Значит, слышал.
— Да не больше, чем ты. А что?
— Ничего, просто интересно.
— Маш, — Горчаков заглянул мне в глаза снизу вверх, — что тебе интересно? Небось почему мы еще не расследуем это похищение? Тебе своих дел мало?
— Да нет, мне своих дел хватает.
— Ну а что ты тогда маешься?
— Что-то здесь не то. Все средства массовой информации передали, что жену Масловского похитили, а у нас тишина.
— Ты огорчена? — Лешка хмыкнул. — Да наплюй. Тишина — и слава Богу.
— Да? А потом выяснится, что ее действительно похитили, а время уже упущено.
— Ну иди и предложи свои услуги.
Горчаков отвернулся и демонстративно застучал по клавишам.
— Интересно, куда я пойду? — вздохнула я, и Лешка снова оторвался от своей работы.
— Ну, ты чокнутая! Ты и вправду идти собралась? Предлагать услуги? Я тебя сейчас запру в кабинете, будешь мне дело подшивать!
— Ладно, некуда мне идти. Я потрепала Лешку сзади по вихрам, сквозь которые начинала просвечивать лысина, и ушла к себе. Не успела я усесться за стол и разложить перед собой жалобу по криминальному аборту, примериваясь, как половчее написать ответ, чтобы не обидеть заявительницу, как дверь стремительно распахнулась, и вошла миловидная женщина средних лет. Та самая жалобщица. Она так и представилась:
— Я — та самая жалобщица.
Я непонимающе уставилась на нее.
— Ну, это моя жалоба у вас, — показала она на листочки бумаги на краю моего стола.
Впечатления неутешной вдовы она не производила. Я продолжала смотреть на нее, не зная, что ей сказать.
— Вы этот бред всерьез не принимайте, — весело заявила она, подойдя к столу и потеребив краешек жалобы. — Можно, я присяду? А у вас курят? — Она достала сигареты и закурила, не дожидаясь разрешения. Выпустив пару колечек дыма, жалобщица покрутила головой в поисках пепельницы и, не найдя, протянула руку к собственной жалобе, ловко свернула ее в кулечек и стала стряхивать туда пепел. «Интересно, что дальше?» — подумала я.
— Я жена Вострякова. Вернее, вдова, — весело поправилась она.
— А-а… Ответ на жалобу еще не готов, — промямлила я.
— Да бросьте вы.
