Олекса поставил «Галочку» во главе поезда задолго до отправления. Стоя у окна, он не сводил глаз с дубовой двери досмотрового зала, откуда должны были выходить на посадку делегаты Всемирного конгресса сторонников мира.
Первыми показались китайцы в своих синих куртках и черных мягких туфлях. Их было, как подсчитал Олекса, сорок четыре человека. Два рослых, широкоплечих юноши несли огромное алое полотнище с белыми иероглифами. Олекса, конечно, не знал китайского языка, но он без труда догадался, что было начертано на китайском знамени. Мир и дружба! Долой войну! Да здравствует победа свободолюбивых народов!.. То есть то, что написано на знамени каждой делегации.
Тысячи яворцев, стоявших на перроне вокзала, проводили гостей бурными аплодисментами и приветственными криками. Китайцы, все как один улыбаясь, ответили дружным возгласом: «Мир и дружба! Мир и дружба!»
Олекса неистово, изо всех сил хлопал в ладоши. Как он любил сейчас этих смуглолицых, чуть-чуть желтокожих и черноволосых солдат мира, как гордился ими, какие все они для него родные…
Ему хотелось соскочить с паровоза, обнять каждого. Олексе казалось, что китайцы до сих пор, хотя со времени войны прошло немало лет, овеяны дымом сражений, и на их лицах ему виделся отсвет великой победы на Янцзы, в Пекине, под Нанкином, в Шанхае.
Один китаец — небольшого роста, плотный, широкий в плечах, с большой, наголо остриженной головой, черноглазый, с очень морщинистым лбом и белозубой улыбкой — отделился от группы своих товарищей, проследовавших в вагон, и побежал к паровозу.
— Шань-го! — проговорил он с восхищением, любуясь «Галочкой». — Красавица! — добавил он на хорошем, хотя и не без акцента русском языке. — Ты механик? — спросил он, снизу вверх глядя на Олексу.
Олекса кивнул и спустился на землю.
— Я тоже механик. Из Харбина, — сказал китаец, протягивая руку. — Здорово, суляньжень тунчжи! Понимаешь? — Китаец похлопал Олексу по плечу, и его белые зубы стали видны все, вплоть до коренных. — Это значит: «Здравствуй, советский товарищ!»
Олекса был счастлив, что китаец подошел к его паровозу, что оказался таким разговорчивым, простым, веселым.
— Здравствуй, китайский товарищ! Как вас зовут?
— Го Ше-ду. А тебя, суляньжень тунчжи?
— Олекса Сокач. Когда же вы успели так здорово научиться русскому языку, Го Ше-ду?
— Язык Ленина очень легкий, очень хороший язык! — ответил китаец. — У нас в Харбине много русских людей. Десять лет я работал с Иваном Ивановичем Орловым. Шань-го! Хороший человек. Настоящий орел! Похож на тебя. Нет, ты похож на него.
Китаец засмеялся, заметив, как густо покраснел и смутился «суляньжень тунчжи».
Пограничник, стоявший недалеко от паровоза, приложил руку к козырьку, напомнил китайскому товарищу, что посадка заканчивается и что поезд скоро отправится.
Го Ше-ду пожал руку Олексе и пошел к своему вагону.
Капитан-пограничник вручил бригаде заграничные паспорта, главный кондуктор дал свисток. Олекса бережно сдвинул легкий поезд с места и, не торопясь, на самом малом пару, повел его на юго-запад, к советско-чехословацкой границе.
Тысячная толпа яворцев загудела, замахала руками, шляпами, фуражками, платками.
Делегаты конгресса, стоя у открытых окон, отвечали на приветствия яворцев.
Олекса прибавил пару. Поезд набрал полную скорость и вырвался за станционные стрелки. Мягко постукивая по рельсам, покатился по равнине.
Каменица, широкая, в плоских берегах, совсем уже не похожая на горную реку, бежала рядом, справа. На ее гладкой поверхности лежали синие, с вкрапленными блестками серебра тени предвечернего неба. На западе, куда мчался поезд и куда несла свои отяжелевшие воды Каменица, горело багровое море заката. Оттуда, из этого солнечного моря, вдруг возникла пограничная арка, увитая зеленью и кумачовой лентой. На ленте была написано по-русски и по-чешски: «В наш век все дороги ведут к коммунизму». За пограничной аркой выстроились сотни словацких девушек в белых платьях, простоволосых, с букетами — цветов, поднятых над головами. Ещё дальше виднелась и первая чехословацкая станция с хорошо приметной крышей, выложенной белой и черной шашкой.
Олекса передвинул регулятор на малый клапан. Поезд миновал зелено-малиновые пограничные столбы и тихо пошел по чехословацкой земле, вдоль живой, цветущей изгороди; красивые, приветливые девушки плотными шеренгами стояли по обе стороны железной дороги, на зеленом фоне бескрайных озимых хлебов, под зоревым небом.
Олекса отвечал на приветствия словацких девушек с таким сердечным ликованием, словно только он и его бригада были первопричиной этого чудесного праздника братства.
