— Янош Надь двадцать пять лет работает
на железной дороге, в первый раз видит такой локомотив. Янош Надь — это я. — Он приложил руку к груди. — А вы… кто вы?
— Олекса Сокач. Механик.
— Такой молодой — и механик?! — воскликнул венгр. — Я только в тридцать лет был допущен к экзаменам. Правда, это было в старой Венгрии.
— В старой Венгрии я тоже был пастухом и батраком.
— Вы мадьяр?
— Нет, я закарпатский украинец.
Венгр попросил у Сокача разрешения посмотреть его машину. Сопровождаемый своей бригадой, помощником и кочегаром, он опустился на землю. Молча, многозначительно переглядываясь друг с другом, венгры трижды обошли вокруг «Галочки». Все их изумляло: вороненая чистота котла, зеркальные брусья параллелей и дышел, алые с белым колеса, золотые подшипники, никелированные поручни лестницы. Еще больше изумились венгры, когда залезли в будку машиниста и увидели начищенную до блеска арматуру, кресла, обитые оленьей кожей, шелковые занавески на окнах, скоростемер, радиопередатчик.
— Не локомотив, а игрушка! — Янош Надь неодобрительно, даже с укоризной покачал головой. — Белоручка! На такой машине можно прогуливаться, но нельзя работать.
— Нет, товарищ Надь, и работать можно. — Олекса кивнул на венгерский паровоз: — Не хуже, чем на вашей. С какой скоростью вы ездите?
— Тридцать, сорок, пятьдесят километров в час.
— Какой вес поезда?
— Семьсот-восемьсот тонн. А как у вас? Олекса помолчал, сбивая с сигареты пепел и сдержанно улыбаясь.
— Мы набираем, — сказал он, — шестьдесят, семьдесят, а то и все восемьдесят километров.
— Одним паровозом, конечно. Без поезда?
— Нет, с поездом. Да еще с каким!.. Не менее двух тысяч тонн, если по равнине. Бывает так, что и три тысячи тянем. Только в горных поездках мы снижаем нормы.
— Не может быть! — решительно сказал Янош Надь. — Машина, как и человек, имеет свой предел.
— Не верите?
Венгр неопределенно пожал плечами. Олекса сказал:
— Домой я буду возвращаться с тяжеловесным поездом. До границы можете доехать
со мной на паровозе, убедитесь, как будет
работать наша «белоручка».
— Хорошо, поеду. Обязательно.
— Договоритисъ! — Олекса протянул руку Яношу Надю.
Из-под вагона выскочил Золтан Сабо. Размахивая своим черным беретом, он закричал:
— Шандор, Шандор!..
— Я здесь, Золтан. — Олекса выглянул в окно будки паровоза.
— Готово! Договорился! Я сформирую большой состав. Бегу!..
Он снова исчез под товарным вагоном.
Весть о том, что советский машинист вызвался постоянно водить за Тиссу тяжеловесные поезда, быстро разнеслась по станции. Интерес к этому событию был вполне естествен и закономерен для железнодорожников станции Тиссавара. На перевалочной базе тиссаварцы перегружали с поездов широкой колеи на узкоколейные поезда троллейбусы из Москвы, тюбинги для будапештского метро, самоходные запорожские комбайны, молотилки Ростсельмаша, люберецкие жатки, челябинские и сталинградские тракторы, станки «Красного пролетария», слитки донецкого чугуна, горловские врубовые машины для горного бассейна Печ, сложнейшие агрегаты для Сталинвароша, кокс и руду, марганец и автомобили.
Только богатый, щедрый друг, друг на всю жизнь, мог, посылать все это.
Был обеденный час.
К девятому пути, откуда должен был уйти за Тиссу тяжеловесный состав, вышло почти все рабочее население станции.
Больше всего людей было в голове поезда, у первого вагона, куда должен был подойти паровоз. Железнодорожники в обмундировании стального цвета и в огромных картузах. Русые, черные, золотистые головы девушек. Босоногие, в перекрещивающихся помочах мальчишки. Слесари в замасленных комбинезонах. Землекопы в помятых шляпах и жилетах поверх рубах, с засученными рукавами. Пограничники с карабинами и в табачных штанах навыпуск. Плотники в кожаных фартуках. Рыбаки со жгутами сетей на плечах и трубками в зубах…
Десятки, сотни глаз, полные любопытства, дружеского внимания и одобрения, смотрели на паровоз «ЭР 777-13», медленно подходивший на девятый путь со стороны восточных ворот станции.
Тут же, на восьмом пути, стоял безнадежно замурзанный паровоз Яноша Надя. Седоусый механик выглядывал из окна и мрачно дымил сигаретой.
Олекса помахал рукой:
— Прошу сюда, дядя Янош!
Венгерский механик, не дожидаясь вторичного приглашения, перекочевал на советский паровоз. Заняв скромное место в углу будки машиниста, он молча, не переставая дымить сигаретой, наблюдал за работой Сокача.
Все сверкало, все горело на «Галочке» в ярких лучах полуденного весеннего солнца. Все говорило о ее силе: черные клубы форсированного дыма над ее трубой, сдержанные, четкие выхлопы пара воздушного насоса, почти бесшумное движение ведущей оси.
Сокач осторожно, тщательно пропесочивая путь, осаживал паровоз.
Янош Надь высунулся в окно, пытливо смотрел на железнодорожный путь. Из труб, подведенных к трем осям паровоза, тонко струился песок, оставляя на рельсах золотистую дорожку. Это сделано для того, размышлял Янош, чтобы подготовить хорошее сцепление колес тяжеловесного поезда с рельсами. Интересно! До сих пор все венгерские машинисты пользовались песочницей только в дождь, в гололедицу, а этот, советский, и в сухую погоду пропесочивает рельсы. И не зря. Конечно же, не зря. Янош Надь по долголетнему опыту знал, что головки рельсов на станционных путях почти всюду и всегда загрязнены, замаслены. Именно здесь чаще всего буксует паровоз. Спросить бы, так ли думает и советский машинист… Нет, Янош Надь, старый механик, поседевший на локомотиве, не будет задавать никаких вопросов.
Олекса так аккуратно поставил «Галочку» во главе поезда, что водомерное стекло не показало ни малейшего колебания воды в котле.
В толпе, собравшейся проводить поезд, в ее первом ряду Сокач увидел составителя Золтана Сабо.
— Ну как, Шандор, не страшно? — спросил Золтан Сабо, кивая на состав, хвост которого пропадал где-то у западных ворот станции. — Не раздумал? — добавил он, сверкая белой полоской зубов и пощипывая свои усики. Олекса ответил не сразу, он изо всех сил старался быть спокойным, не показать, о чем думал. А думал он о Золтане Сабо: «Какой мерзавец! Как маскируется!»
Золтан Сабо по-своему понял сдержанность Сокача. Ему показалось, что советский механик не уверен в себе. Выражение озабоченности, тревоги и даже разочарования показалось на лице составителя.
— Конечно, не раздумал, — поспешил сказать Олекса. — Что за вопрос!
— Дай руку, Шандор! — Золтан широко размахнулся, с веселым звоном шлепнул ладонью по ладони Сокача и вручил ему овальную медную пластинку с латинскими, штампованными буквами. — Получай нашу гарантийную марку! Мою! Автоматчиков! Вагонных мастеров! Грузчиков! Всех рабочих и служащих станции Тиссавара. — Тихо, шепотом, он добавил: — Посылка на дне тендера, под водой. — Он еще раз размахнулся и ударил Олексу ладонью по ладони: — Пойдем принимать поезд!
Олекса и Золтан быстро, словно стараясь обогнать друг друга, шли вдоль состава.
Один — высокий, широкоплечий, плотный, русоволосый, с опущенными ресницами, с застенчивым выражением очень юного и очень красивого лица. Другой — высокий, сутулый, верткий, скрывающий свою худобу огромными ватными плечами безукоризненно сделанной форменной тужурки, с приглаженными,
