в Явор, чтобы рассказать Олексе правду.
Дома его не застала: уехал на паровозоремонтный завод во Львов принимать для своей комсомольской бригады новый паровоз.
Терезия устремилась к другу Олексы — Гойде. С трудом сдерживая слезы, краснея от стыда, не смея посмотреть Василю в глаза, она чистосердечно исповедалась перед ним. Он сочувственно выслушал ее, утешил как мог: «Не горюй, Терезия, все у вас уладится». А потом, став озабоченно-строгим, спросил:
— Предупреждал тебя майор Зубавин, чтобы ты никому ничего не рассказывала об этом Иване Белограе?
— Предупреждал.
— Почему же ты не держишь слово, товарищ пограничная комсомолка? Почему первому встречному выкладываешь такие важные секреты?
— Разве ты первый встречный? Я же только тебе одному тебе рассказала.
— Могла мне и не рассказывать, так как я давно все знаю. Олексе тоже собираешься рассказать?
— А как же! Если ему не расскажу, так он… — Терезия запнулась и замолчала.
Василь Гойда смотрел на девушку веселыми, смеющимися глазами, а она готова была вот-вот расплакаться.
— Что же он сделает? — насмешливо спросил Гойда, — Разлюбит? Не женится?
— Он и так уже разлюбил! — Крупные слезы побежали по щекам Терезии. — Поверил сплетням!.. Не захотел даже поговорить с моей мамой, убежал. — Терезия схватила руки Гойды и, сжимая их, умоляюще заглядывала ему в глаза: — Василь, расскажи ему правду, образумь!
— Сначала тебя надо образумить, дивчина хорошая. Терезка, дурачина, успокойся! Выбрось из головы, что Олекса разлюбил такую дивчину, как ты! Немыслимое это дело. Да он сам к тебе завтра или послезавтра явится, сам прощения попросит и сам будет набиваться со своей любовью. Эх, Терезка, Терезка!.. Золотая Звезда на твоей груди, а цены ты себе не знаешь. Побольше гордости, красавица! Повыше голову, знаменитая ви-иоградарша! Распусти все свои павлиньи перья! Недоступно сверкай глазами! Таких, только таких, любит наш брат мужчина!
Василь Гойда утешал Терезию в таком же духе еще полчаса. К концу разговора с ним она перестала плакать, и на ее просоленных слезами губах блеснула первая улыбка. Она ушла от Василя Гойды уверенная в том, что такой парень обязательно наладит ее дружбу с Олексой.
Олекса Сокач вернулся из Львова на новом паровозе «ЭР 777—13», который в скором времени, в самые ближайшие дни, должен был стать комсомольским, красой и гордостью Явора. А пока что он был холодным и неприглядным. На его черной трубе лежал жестяной щит. Дышла и штоки были густо смазаны. Параллели бережно закрыты деревянными футлярами. «ЭР 777—13» поставили на запасный путь. Он был окружен группой молодых яворских паровозников. Во главе их был Олекса Сокач. Комсомольцы сняли с трубы щиток, осторожно разломали деревянные футляры, смыли керосином смазку, заправили буксы, подтянули все гайки, подбили буксовые и дышловые клинья, выкупали весь паровоз, от трубы до колес, подкрасили по своему вкусу, не жалея самых дорогих красок и не считаясь с усердием.
— Ну, хлопцы, как мы ее назовем? — спросил Олекса, закончив покрывать алой нитроэмалью колеса машины.
— Ганной-Терезией! — воскликнул Иван чук.
Иванчук так покорно сложил руки на гру ди, так виновато усмехнулся и так смиренно зажмурился, что все комсомольцы засмеялись. Вынужден был улыбнуться и Олекса.
— Давайте назовем ее просто… Галоч кой, — предложил он.
— Кто она такая, эта самая Галочка? — спросил Иванчук. — Замужняя или еще не веста?
Под всеобщий смех товарищей Олекса от ветил, что Галочка — это обыкновенная птица с длинным сизым носом, с черным хвостом и черными крыльями.
К вечеру машина «ЭР 777—13», сияющая лаком, медью, никелем, с полным тендером угля и воды, готова была вступить в строй действующих локомотивов.
Олексе Сокачу хотелось сию же минуту вскочить на паровоз, раздуть пламя в его топке, поднять пар и помчаться с тяжеловесным поездом в любую часть света. Увы, этот желанный момент отодвигался на продолжительное время, так как на линии было достаточное количество рабочих паровозов. Послезавтра, согласно графику, станет на очередную промывку «ЭР 770—09». И толь ко тогда «Галочка» будет иметь право на огонь, на пар, на труд, на жизнь. Через два дня! А что же делать Олексе сегодня? И завтра?
Он вздохнул и, оглядываясь на свою красавицу, отправился домой.
На выходе из ворот депо он лицом к лицу встретился с Андреем Лысаком. На практи канте был светлокоричневый, с золотой искрой костюм, песочного цвета шелковая рубашка и желтые сандалеты. Он был надушен и модно причесан.
— А, Олекса, здорово! — Он протянул Со качу обе руки. — Поздравляю с получением паровоза, товарищ бригадир! Когда в рейс?
— Когда прикажут. Ты еще не раздумал практиковаться на моем паровозе?
— Что ты! Наоборот. Я только об этом теперь и думаю: как буду с тобой работать.
— Не похоже! — Олекса с ног до головы оглядел Лысака. — Похоже, что ты день и ночь думаешь о том, как бы понаряднее одеться, как бы вкусно поесть и сладко по пить.
Лысак вздохнул, развел руками и поднял глаза к небу:
— Грешен: люблю красивую рубашку и добротный пиджак, люблю выпить хорошего вина. Молодость!.. Состарюсь, так все раз люблю, все, кроме молока! — Лысак засмеял ся. — Сегодня тоже собираюсь грешить. Может, составишь компанию, а? — Он похлопал себя по карману: — Деньги имеются.
Он покачал головой.
— На чужие не гуляю. — Он достал пятьдесят рублей, протянул Лысаку: — Вот тебе долг, держи!
— Какой долг? Чепуха! — Андрей решительно отстранил руку Сокача. — Спрячь, если не хочешь, чтоб я рассердился. Вчера я тебя угостил, а завтра — ты меня.
— Нет, дружище, от меня ты не дождешься угощения. Возьми!
— Пожалуйста, могу взять. Ты куда сейчас идешь?
— Никуда.
— Как это — «никуда»?
— Так. Домой. На Кировскую.
— Нам по дороге. Я провожу тебя.
Андрей взял Олексу под руку, и они вышли из депо.
— Что это ты сегодня такой колючий? — ласково спросил Лысак.
— Я всегда такой.
— Нет, не всегда. Праздник у тебя, новый паровоз получил, а ты… Может, случилось что-нибудь? — Лысак шлепнул себя ладонью по лбу, остановился, придержал товарища. — Да, Олекса, правда то или неправда, что про тебя и про Терезию говорят? Будто слесарь Иван Белограй, демобилизованный гвардеец из Берлина, отбил у тебя Терезию, женится на ней. Верно это или сплетни?
Олекса угрюмо молчал.
— Ну, а ты сам как думаешь? — вдруг спросил он и вызывающе посмотрел на Лысака.
Андрей не ожидал такого ответа. Он растерялся и не сразу нашелся, что сказать. Готовясь по поручению Крыжа к разговору с Олексой, намереваясь у него выведать что-нибудь об Иване Белограе, он предусмотрел, казалось ему, все, что скажет Олекса и что он ответит. Нет, оказалось, не предусмотрел.
— Я думаю… думаю, что это неправда.
— А зачем же ты тогда лезешь с этой неправдой в мою душу?
И выражение лица Олексы и его взгляд были злыми, а руки сжимались в кулаки. Это не испугало Андрея.
— Не кипятись, механик. Я все это тебе по-дружески сказал, чтоб ты знал, какие идут разговоры о Терезии и об этом геройском слесаре Иване Белограе. Интересно посмотреть на него — какой он? Говорят, красавец, глаз не оторвешь. Верно это?
— Не знаю.
— Да ты видел его или не видел?
