Машина, на которой Алена добиралась домой, был тяжелый трехтонный вездеход с десятью массивными рубчатыми колесами, с буфером-тараном, с зарешеченными фарами, с букетиком первых подснежников, прикрепленным к боковому кронштейну рядом с круглым смотровым зеркалом. Этот грозно гудящий лесовоз, от которого шарахались на обочину все встречные машины, Алена остановила, подняв руку, на одном из перекрестков города Вилкок.
— Вы куда едете, товарищ водитель? — спросила Алена приветливо и чуть-чуть заискивающе, отдавая дань человеку, обладавшему счастливой возможностью доставить ее домой за два-три часа.
Водитель ответил не сразу. Он достал сигарету, помял ее темными, замасленными пальцами, чиркнул зажигалкой, пыхнул дымом. И только после этого он повернул голову к Алене и сощуренными, смеющимися, очень молодыми и очень черными, почти цыганскими глазами посмотрел на нее и в свою очередь спросил:
— А вы куда желаете ехать, товарищ пассажир?
— К Явору. Не по дороге нам?
— По дороге, — ответил водитель. — Садитесь. Милости прошу. Между прочим, нам было бы с вами по дороге, если бы вы решили ехать даже на Луну или на Марс, — веселой скороговоркой добавил он, распахивая дверцу кабины.
Последние слова водителя поколебали твердую решимость Алены быть дома как можно скорее. Она перестала улыбаться, насупила брови и отступила от лесовоза на обочину дороги. Нет, Алене не по дороге с таким уж очень любезным шофером. Пусть один едет, а она подождет другую попутную машину.
Шофер между тем, будто не замечая перемены в пассажирке, услужливо смахивал фуражкой пыль с пружинного сиденья и продолжал:
— Каждому человеку теперь по дороге с вами, товарищ спасатель. Вы ведь боролись с наводнением, спасали утопающих и терпящих бедствие. Не ошибся?
Произнеся все это, водитель так хорошо посмотрел на Алену, так дружески улыбнулся, что ей стало стыдно, и она поспешила загладить свою вину: ответила ему щедрой, приветливой улыбкой:
— Рыбак рыбака видит издалека. Вы тоже спасатель? Не ошиблась?
— В самую точку угодили. Тысячу сто человек перевез из затопляемых районов в безопасные места. Тысяча сто сердец будут всю жизнь вспоминать меня добрым словом, желать здоровья и счастья. Садитесь скорее, не теряйте времени! — властным голосом сказал водитель.
Алена решительно расположилась в кабине рядом с шофером:
— Большое вам спасибо! Если бы вы знали, как я спешу домой!
— Пока еще не за что благодарить, товарищ… не знаю, как вас звать-величать. Путь у нас дальний: могу доставить вас на место в целости и сохранности, могу и против своей воли, конечно, без всякого умысла, в тартарары загнать.
— А вы постарайтесь ехать по своей воле, без всяких случайностей. Можно так?
— Что ж, надо постараться. — Он надвинул кепку на глаза, энергично кивнул. — Хорошо, доставлю вас, как доставил бы родную маму или… невесту. Как вас прикажете звать-величать?..
— Алёна… Алёна Ивановна Смолярчук. А вас… как ваша фамилия?
— Очень приятно познакомиться, Алена Ивановна. А меня зовут… — Он помолчал, усмехаясь. — Меня хоть горшком зовите, только в печь не сажайте.
Алена засмеялась. Чрезмерная смешливость была ее давним грехом. Стоило ей услышать мало- мальски веселое слово, стоило какому-нибудь доморощенному артисту состроить забавную гримасу, как Алена разражалась искренним, долго не умолкающим смехом. Из-за смешливости иногда проистекали разного рода досадные недоразумения: при первом знакомстве Алену часто принимали за легкомысленную хохотушку. С бездумной простушкой все дозволено! Но как только недальновидные собеседники Алены пытались реализовать свое убеждение на практике, они получали такой отпор, что долго потом смущенно улыбались, качали головой: «Как ошибся! А ведь с первого взгляда казалась такой доступной». Подобные недоразумения были неприятны и Алене. Тем более, что она всегда считала виновницей этих недоразумений себя. Если бы сразу вела себя серьезно, если бы не хохотала от каждого веселого пустяка, никому бы, наверно, и в голову не пришло покушаться на нее. Алена много раз давала себе слово держаться с малознакомыми людьми, особенно с мужчинами, важно-холодно и всегда его нарушала.
Любуясь своей пассажиркой, водитель сказал:
— Опасный у вас смех, Алена Ивановна. Такой смех снится тем, кто мечтает о любви. Мне вот, например.
Алена не ожидала, что ее попутчик окажется таким речистым. В его больших черных глазах, красиво подчеркнутых густыми бровями и затененных мохнатыми тяжелыми ресницами, светились пытливый ум и большое любопытство. Лицо его, запыленное, измученное бессонницей, небритое, все-таки было красивым. Во внешнем его облике прежде всего бросалась в глаза опрятность. Кепка на голове старая, замасленная, с уродливо торчащим, как вороний клюв, козырьком, но волосы под ней чистые, тщательно зачесанные. Тесный потертый пиджак и клетчатая фланелевая рубашка обтягивали широкие плечи, но зато из-под обтрепанного рукава верхней рубашки виднелась пушистая кромка свежего трикотажного белья. Грязные руки уверенно и умело действуют рулем и рычагом переключения скоростей, но на ладонях нет мозолей, и ногти на пальцах аккуратно обрезаны.
Все это увидела Алена по своей привычке пристально вглядываться в людей, замечать в них такое, что подчас бывает незаметно другим.
Водитель закрыл глаза и с печальным выражением лица покачал красивой головой:
— Увы и ах! Не успел я, Алена Ивановна, несмотря на свои тридцать с гаком, испытать любовное счастье, оттого и боюсь вашего смеха. — Он достал из кармана пиджака «Верховину» и губами вытащил сигарету из пачки. Закурив, строго покосился на свою спутницу. — Сколько вам лет?
— Двадцать три исполнилось.
— Ну, а как вы насчет любви… мечтаете?
Алена сказала, что у нее нет нужды в такой мечте, ибо уже любит. Мужа любит. Водитель был огорчен, но не потерял к ней прежнего интереса.
— Вот оно что! Значит вы, Алена Ивановна, замужняя женщина! — проговорил он с деланным шутливым разочарованием. — Если бы знал такой прискорбный факт раньше, не посадил бы вас рядом с собой.
— Я могу исправить вашу ошибку. Остановите машину.
Шофер махнул рукой.
— Время — деньги. Остановка дорого обойдется. Сидите уж, хоть вы и замужняя. Значит, к родному мужу спешите? И долго вы с ним не виделись?
Перед лицом водителя возникло семь Алениных пальцев: пять на левой руке и два на правой.
— Семь месяцев?
Алена отрицательно покачала головой.
— Семь недель?
— Семь дней и ночей! — засмеялась Алена.
— О, полная неделя? И как же муж отпустил вас на такой срок?
— Попробовал бы не отпустить! — усмехнулась Алена.
Водитель бросил руль, замахал на Алену обеими руками, состроил такую гримасу, будто хлебнул какой-то горькой-прегорькой отравы:
— Нет, Алена, уже не завидую твоему мужу! Не по моему вкусу он выбрал себе жену. Знаешь, о какой я супруге мечтаю? Если я, предположим, скажу: «Маруся, пойдем или не пойдем сегодня в кино?», так она должна ответить: «Как хочешь, милый». Если я в другой раз спрошу у нее: «Маруся, имею я право сегодня один пойти в кино?», она должна, не поднимая очей, ответить: «Как хочешь, милый».
— Вот почему вы до сих пор только мечтаете о любви!
Алёна засмеялась, и опять она показалась совсем-совсем доступной, бездумной простушкой.
Водитель смело любовался ею, раздумывая, поцеловать сидящую рядом красавицу сейчас или потом, когда подвернется на дороге более удобное местечко.
Алена поняла это, догадалась, перестала смеяться и молча затаилась в углу кабины. На лице ее появилось крайне строгое, на какое только она была способна, выражение.
