Он приближался, он брать любил вот так, и по
другому просто не умел. А баба? Она, известно, всем дает, так
чем он хуже, елки-палки.
— Ты хоть бы выпить притащил, что так-то сразу?
Выпить? Кричать бессмысленно, все окна
зарешочены, замок только ключом можно открыть хоть с той,
хоть с этой стороны…
— Остался 'Херес' наверху, ты будешь?
— Давай.
— Один момент, только без глупостей, договорились?
Щеколда щелкнула. Минута выиграна. А эта парочка
столов зачем в углу там друг на друге? Разминку проводили?
Репетировали танцы? Или же просто развернуться было
негде? Теперь не важно, главное — поставить на попа тяжелый
верхний… так, так… еще… еще… чуть ближе к подоконнику…
огонь!
Эх, только-только члены и кандидаты в члены
политбюро, работы исключительной издательства 'Плакат', в
полном составе, дружно стали для улучшения обзора и
конвекции расстегивать партийный шевиот, девка-оторва
опрокинула, в окно столкнула двухтумбовый и вместе со
стеклом стальную халтуру, тяп-ляпство из гнутых прутьев
высадила.
Пока-пока-покачивая перьями на шляпах,
Судьбе не раз шепнем, — на теплый, пыльный суглинок
мая приземляясь, колени выпрямляя и отряхиваясь:
— Чао!
СУББОТА
часть третья
ЛЕРА
Он позвонил в субботу. Валера только-только
закончила беседу глупую и утомительную со свиньей,
внезапно объявившимся и алчущим общения немедленного,
тесного, подонком Симой Швец-Царевым.
— Ну что, кинозвезда, должок-то будем отдавать?
прохрюкал, прочавкал претендент очередной на обладанье
прелестями девичьими.
— Или ты думала, забуду и прощу? Ась? Плохо слышу,
повтори-ка? — был жеребец наредкость нагл и по обыкновению
решителен, Бог знает каким образом, с чего и почему, ей
отрицательное, красное выведя сальдо.
Себя же он явно чувствовал в плюсах. Еще бы. Вчера
за ужином в 'Южбассе' под молодецкие коленца
'Мясоедовской', под коньячок со вкусом неутраченным
исходного продукта, который шкуркою лимонной и то не
сразу перешибешь, брат Вадик выдал младшенькому Диме,
извлек из накладного пижонского кармашка и бросил через
стол бумажку неказистую, измятую, однако, купленную
Симой, тем не менее, за деньги настоящие.
Для ощущенья жизни полноты, помучал чуточку, но
отдал. Кинул. Бери, сопляк. Скажи, спасибо.
Конечно, угодил в тарелку с шашлыком, но не
испортил этим настроение и аппетит единокровного, родного.
Наоборот, необычайно возбудил, взбодрил и даже окрылил
наследника традиций героических до степени, потребовавшей
скорейшей смены общей залы предприятья общепита на узкую
кабинку мужской уборной заведенья. Там оказавшись,
впрочем, Сима не стал рвать молнию и пуговки, в зеленых
бликах малахитовых щербатой плитки он почерком зазнобы
'мама мыла Машу' насладился, затем движеньем резким
отделил придаточные неуклюжие от главных безобразных,
отнял у подлежащих, пусть мерзкие, с ошибками
чудовищными, но все-таки сказуемые, смешал приставки,
суффиксы и корни, сложил на край фаянсовый, подошвами
изгаженный, бумажек мелких стопку, и сжег. Смахнул
ботинком пепел в вазу неопрятную и утопил в водице рыжей.
Вот это помнил. Отчетливо и ясно. А далее — ком,
муть, ерунда зеленая. Пил все со всеми. Размахивая вилкой,
обещал лишить врача команды первой лиги внешности
приятной, пытался забодать его чуть теплого, прижать к
столбу фонарному железным ситом передка тупого
жигулевского, блевал в окно, с педали газа ногу не снимая, на
развороченном асфальте у Щетинкиного лога подвеску чудом
не разнес, но потерял колпак, остановился, подобрал, стал
надевать, да от усилий непомерных сомкнулись очи, и к
пыльному, горячему крылу припав, уснул, забылся бедолага.
Короче, милость Творца в том непостижимая, что
утро встретил не распотрошенным трупом в морге, а ссадин и
синяков происхожденья неизвестного в расчет не принимая,
живым и невредимым, у открывающейся всем страждущим на
радость ровно в семь, железной шайбы, пивной точки при
речном вокзале.
Кровь разогнал, разбавил, охладил парочкой кружек.
Свел горизонта линию с воображаемой границей неба и земли,
твердь под ногами ощутил, на кожемитовое плюхнулся, дух
смачно отрыгнул ячменный и порулил домой. Нажрался
пирога вчерашнего, распухшего от осетровых нежного филе, и
завалился в люлю. Баю-бай.
Спал, до двенадцати подушку обнимал, дышал в
атлас, лен слюнкой увлажнял. Сон славный вторничный,
вторженьем смеха вадькиного прерванный столь безобразно,
счастливо досмотрел в субботу, и пробудился, будто бы и не
было трех этих гнусных дней, в отменном духа расположении,
готовый жизнь продолжить с той минуты, когда несчастная
едва не прервалась.
А закачалась дивная на волоске в миг сладкий смены
мягкого и круглого на гладкое, упругое, прохладное. После
того, как первой, витаминами, солями минеральными богатой
травушки откушав, попер бычок, расталкивая стадо, прочь, к
