Елена ТОПИЛЬСКАЯ
ТЕМНЫЕ СИЛЫ
1
Такие вечера выпадают следователю нечасто, но мне повезло. Домой удалось уйти ровно в шесть, несмотря на то, что новое начальство недвусмысленно заявило: те, кто уходит с работы раньше десяти вечера (понимай — раньше, чем упадет от усталости), а также те, кто не просиживает в конторе все выходные, не имеют права получать зарплату в кассе прокуратуры.
Но пятнадцать лет работы следователем дают некоторые преимущества: и в числе этих немногих — внутреннюю свободу послать начальство, если его точка зрения не совпадает с твоей. Когда за плечами такой трудовой путь по самой тернистой профессиональной дороге в мире, уже не составляет проблемы, если что не по нраву, сказать прокурору словами Маяковского: «Вот вам мое стило, и можете писать сами».В этот вечер я не только ушла с работы вовремя сама, но и умыкнула Горчакова. Мой трепетный друг и коллега весом более ста килограммов, правда, дрожал как желе и цеплялся за дверной косяк, приговаривая, что не переживет, если его уволят. Зато я удостоилась благодарственного звонка от его жены, не чаявшей уже свидеться с мужем в состоянии бодрствования. А практика показывает, что на семнадцатом году брака полезно освежать в памяти внешний вид второй половины, иначе можно оконфузиться.
Итак, я в тот вечер пришла домой вовремя. Ни мужа, ни ребенка-одиннадцатиклассника еще не было, и я с непривычки даже растерялась. Может и прав новый прокурор: нечего следователю делать за пределами прокуратуры, пока метро работает и трамваи ходят.
Не то чтобы у меня совсем не было домашних дел, как раз наоборот, но все это были не текущие проблемы, типа нестиранного белья или немытой посуды — хлоп, и сделал, а проблемы, можно сказать, глобальные, стратегические. Например, проблема неразобранной кладовки, из которой всякое барахло уже вываливалось на проходящих мимо членов семьи.
Когда-то очень давно — мне уже и не вспомнить точно когда — я решила избавиться от старых неэстетичных полок в кладовке, худо-бедно, но обеспечивавших относительный порядок хозяйственной утвари типа совков и пылесоса, и старой обуви, которую носить уже никто не будет, а выбросить жалко. Муж горячо меня поддержал, и с подозрительной ретивостью вытащил на помойку старые полки; правда, сострил по дороге, — мол, из цикла «полезные советы»: не торопитесь выбрасывать старую мебель, сделайте это медленно, с удовольствием.
Предполагалось, что мы немедленно поедем куда-нибудь и купим новые, удобные и вместительные хозяйственные стеллажи; но тут случилось очередное происшествие, и выходные пришлось провести на работе, потом у меня было срочное обвинительное, потом ушел на пенсию наш дорогой шеф, пришел новый, молодой и слегка сдвинутый, объявил, что рабочий день не кончается никогда, а выходные существуют для того, чтобы доделать то, что мы не успели доделать в течение рабочей недели.
И все. Первое время я, вместе со всеми поддавшись на провокацию, стала просиживать на работе вечера и уик-энды, и поначалу это было даже полезно, потому что я наконец расчистила свой сейф, разложила все бумаги по «корочкам» уголовных дел, и заодно нашла пару неотписанных в срок жалоб и коробку несданных, вопреки инструкции, вещдоков. Кроме того, выкинула лежавшие в шкафу с незапамятных времен плесневелые пряники, заварку с ароматом швабры и кетчуп, за давностью пригодный только на то, чтобы морить им тараканов; Все это осталось с голодных времен, когда обедать за пределами конторы было дорого, а приносить из дому — хлопотно.
И когда в кабинете был наведен порядок, я сочла, что теперь имею право заняться уборкой в собственном доме, — кладовочка-то захламлялась с космической скоростью, домочадцы на определенном этапе стали воспринимать ее как некую бездонную черную дыру, куда можно не глядя вбросить надоевшую утварь и забыть про нее. Я, проводя на работе все полезное время, за исключением отведенного на сон, ослабила контроль за процессом, и в один прекрасный момент посреди ночи дверца кладовки не выдержала напора сваленных туда вещей, с треском раскрылась, оттуда, напугав нас всех, вывалились и раскатились по дому: вентилятор, старая Гошкина клюшка, треснувшая керамическая ваза и ненужный террариум — наследство почившей в бозе жабы. И что же?
Оправившись от испуга, мы все дружно запихали этот скарб обратно в кладовку — и забыли про него.
А я после этого, сидя на кухне в проекции кладовки, регулярно задумывалась над тем, что так жить нельзя. И клялась себе, что в первые же свободные выходные займусь домом. Но не тут-то было; новый прокурор каждую пятницу на следовательской оперативке многозначительно напоминал, что в субботу и воскресенье на работу можно прийти немного позднее; скажем, не к девяти, а к десяти, и я, сделав ребенку оладьи и выжав свежий апельсиновый сок, послушно плелась в прокуратуру, чтобы полдня тупо перекладывать бумажки в сейфе, а потом пить чай с Горчаковым и сплетничать про новые законы, отнимающие у госслужащих последнюю надежду дождаться пенсии.
Справедливости ради надо сказать, что сам прокурор каждые выходные ровно в десять подъезжал к прокуратуре на казенном транспорте, оставлял в машине водителя, у которого явственно сводило зубы от семидневной рабочей недели, и важно поднимался к нам на третий этаж, обходя по пути кабинеты и решая, кого казнить, а кого помиловать по итогам месяца.
Мы с Лешкой тихо судачили, запершись в его или моем кабинете: показухой занимается новый шеф или он из тех, кто эффективность работы меряет по длительности сидения за столом. А потом вспомнили, что он приехал к нам из другого города за Уралом, живет в гостинице, семью пока не перевез, друзьями не обзавелся, и ему элементарно нечего делать в чужом городе, даже выпить не с кем. Вот он и фонтанирует.
Поэтому сегодня я справедливо рассудила, что и без нас с Лешкой ему есть кем покомандовать. А если он начнет задавать вопросы, я ему напомню про трудовой кодекс и трудовые права сотрудников нашего ведомства, блюсти которые, наряду с трудовыми правами всех прочих граждан, прокурор обязан Законом о прокуратуре.
И решительно увела за собой Горчакова, который дошел уже до того, что за время, проведенное на работе сверхурочно, собственными ручками покрасил, дверные и оконные рамы.
— Горчаков, ну ты же не маляр и не уборщица, — воззвала я к чувству собственного достоинства коллеги, и он покорно потянулся за мной к выходу. Несколько помощников прокурора, прогуливавшихся по коридору с надзорными производствами в руках, посмотрели на нас не то чтобы испуганно, но, во всяком случае, изумленно.
И вот я добралась до дому так рано, как не добиралась уже несколько месяцев. И подумала — какое же это блаженство, побыть дома одной. Не стирать, не варить, не парить, не гладить, не заставлять сыночка отлипнуть от «Плейстейшена» и приняться за уроки; не сидеть на кухне скрючившись над обвинительным заключением, а просто вытянуть ноги и щелкать пультом, прыгая по телевизионным программами находя что-нибудь забавное, чего не показывают, когда я прихожу домой глубокой ночью.
Но больше всего я наслаждалась тишиной, которая тоже, как и спокойные домашние вечера, не часто выпадает на долю следователя.
И тут зазвонил телефон.
Я не сразу потянулась к нему, еще раздумывая, снимать ли трубку. Вдруг это наш очумелый начальник проверяет, не дезертировала ли я подло с трудового фронта. Но потом мысленно махнула рукой: какие ко мне претензии, на часах без пятнадцати семь, и если я в это время дома, то нормальный человек может только порадоваться за меня. А если шеф ненормальный, то это его проблемы.
— Мария Сергеевна? — спросил из трубки приятный баритон. Вдвойне приятный тем, что незнакомый.
— Да, — подтвердила я безмятежно.
— Вы в милиции работаете?
— Нет, — сказала я, все еще сохраняя радужное настроение.
Такое бывает: мне звонят разные люди с какими-то юридическими вопросами, им дают номер телефона мои приятели, забывая по-приятельски — предупредить меня об этом. Пару раз, после того, как несколько газет в красках описали одно мое громкое дело, связанное с поисками пропавшего субъекта, звонили несчастные, у которых пропали родственники, — им мой телефон дали в газете (за что редакции отдельное спасибо). Один раз позвонил какой-то старый хрыч и обругал меня «антихристом в юбке», за то, что я
