Он откинул плед, осмотрел мое колено, осторожно поворачивая его вправо и влево. И я со смешанным чувством горечи и нежности осознала, насколько мне все же приятны его прикосновения. И не только прикосновения. Все-таки нас связывало нечто большее. Не все я еще забыла, и бывают минуты, когда я готова сказать Сашке, чтобы он возвращался. Мне хочется, чтобы он был рядом, ухаживал за мной, лечил больную коленку…
— Дай-ка посмотреть, чего тебе там доктор понаписал в травмпункте, — оторвался Сашка от моей коленки.
Прочитав рекомендации врача, он остался удовлетворенным.
— Он тебе рентгенографию прописал и клинический анализ крови, сделай это обязательно. Ты не шути с такими вещами. Только я бы еще добавил озокерит и парафин. И фонофорез бы поделал…
Снова раздался звонок в дверь. Теперь открывать пошел Стеценко, по праву человека, когда-то здесь жившего и все знающего. И опять это оказался не Синцов. На этот раз к моей кровати склонился друг и коллега Горчаков.
— Вы что, сговорились, что ли? — слабым голосом сказала я, хотя на самом деле меня разбирал смех. Можно себе представить, что про меня думает журналист, а также какие черные подозрения все-таки роятся в мозгу у Стеценко, не говоря уже о том, как обалдел Горчаков, застукав у меня и Сашку, и Антона. Причем Сашка не ограничился открыванием двери. Желая, по всей видимости, пометить территорию, он пошел на кухню приготовить чай для всех присутствующих. И даже поджарил яичницу для Горчакова. Прошло далеко не пятнадцать минут, когда наконец заявился Синцов.
Вид у него был еще более усталый и мрачный, чем обычно. К моему удивлению, он за руку, как со старым знакомым, поздоровался с журналистом, и у меня отлегло от сердца. Журналист деликатно удалился на кухню, оставив меня с вновь прибывшим.
— Ну ты, мать, нашла время болеть, — упрекнул меня Синцов.
— Андрюшенька, не сердись, я завтра буду как огурчик.
— Будешь ты, как же! А то я не знаю, что такое синовит!
— А я не знаю, что такое синовит.
— Это то, что у тебя с коленкой происходит.
— Да не волнуйся ты, у меня есть наколенник, в нем ходить не так больно. Завтра поедем на все остальные места происшествий, и вообще работаем по полной программе.
— Ладно, заеду за тобой домой, чтоб ты в наколеннике пешком не шлялась. Только пораньше.
— Полдевятого, ладно? Только я еще в прокуратуру заскочу, хочу с шефом поговорить. Слушай, а ты что, знаешь Старосельцева?
— Знаю. Он писал про несколько наших дел. Нормальный парень, оперативник в нем погиб.
— Ну, слава Богу. А то он выскочил, как черт из коробочки, с вопросами про серию убийств женщин. Я и подумала, что лучше взять процесс под контроль, и стала его с собой таскать. Может, с ним поговорить насчет обращений к женщинам в средствах массовой информации?
— А ты что, не помнишь, что тебе сказал Евгений Кириллович? — поддел меня Синцов.
— Не буду же я подписываться своей фамилией? Можешь ты выступить в печати, тебе никто не угрожал увольнением.
— Ты так думаешь? Мне мой собственный начальник слово в слово повторил то, что тебе сказали в городской прокуратуре. Малейший контакт с прессой — и я буду уволен.
— Хорошо, пусть Антон напишет, что обращался к нам за комментариями, но мы наотрез отказались разговаривать с прессой.
— Так нам и поверят.
— А меня это мало волнует. Но, может, хоть одну женщину спасем.
— Шансов мало. Надо, чтобы женщина прочитала именно эту газету и чтобы ей не нужно было никуда выходить в три часа.
— Слушай, Андрей, а мы ведь так можем и клиента спугнуть, — задумалась я: — Особенно будет смешно, если потенциальная жертва не прочитает газету, а злодей прочитает. И затаится.
— Да, так нельзя. Давай Антона позовем, посоветуемся.
— Давай уж тогда всех позовем. Горчаков же тоже по этим убийствам работает, а у Сашки три вскрытия по ним. И скажи, что ты такого установил интересного?
— Понимаешь, — медленно начал Андрей, — я еще сам не знаю, интересное это или нет. Я сегодня поработал с бомжами из того подвала, в котором нашли труп художницы нашей, Жени Черкасовой.
— Так, — сказала я, приподнимаясь на подушках.
— Так вот, два бомжа клянутся, что видели девушку в белом пальто, «всю из себя», за несколько дней до убийства в парадной этого дома.
— Она входила или выходила? — быстро спросила я.
— Она стояла на первом этаже.
Как только я открыла рот, чтобы высказать пожелание отработать всех жильцов парадной, Синцов продолжил:
— Я в паспортном столе взял списки жильцов. Там всего шесть квартир…
— В жилконторе? — переспросила я. — А по-квартирного обхода по убийству Черкасовой разве не проводилось? Правда, в деле справок нет, но я думала, что в ОПД…
— Какое там…
— Черт знает что! — разволновалась я. — А ты с какими разговаривал бомжами? Которые обнаружили труп?
— Нет, это другие.
— Их допрашивали?
— Размечталась, — грустно покачал головой Синцов. — Допрашивали только тех, кто труп нашел, и то по настоянию уголовного розыска.
— Надо этих допросить. И жильцов дома отрабатывать.
— Конечно, надо. Вот я завтра и собирался вместе с тобой туда проехать.
— Андрюша, — жалобно сказала я, — у меня ведь еще мать Риты Антоничевой не допрошена, по последнему трупу. Хоть разорвись…
— Ладно, сделаем, никуда она не денется. Ну что, звать народ?
Синцов дошел до кухни, есть отказался и созвал всех на генеральное совещание к моей постели. Мы долго ломали голову, как нам сделать так, чтобы волки были сыты и овцы целы, то есть, как предупредить возможных жертв маньяка и в то же время этого самого маньяка не спугнуть. И, в качестве побочного эффекта, не подставить свои головы начальству за порочащие связи с прессой. Старосельцев предложил выйти еще на телевидение и не говорить впрямую о том, что по субботам в нашем городе женщинам лучше по парадным в три часа дня не бродить, а сделать что-то вроде репортажа об очередной кампании по охране правопорядка, о тотальном патрулировании и прочем.
— Знаете, ребята, я бы на вашем месте проконсультировался с психиатрами, — резонно заметил Сашка. — Вы ему вводную измените, и он будет мочить не по субботам, а по пятницам. И что тогда? Еще и по пятницам будете патрулировать?
— Саш, ну что же тогда, никак нам не предотвратить убийство? — спросила я. Сашка пожал плечами.
— Если бы мы еще представляли себе, по каким параметрам он их выбирает! — добавил Синцов.
— Скажи, а вы сегодня занимались этими трупами? — стала я приставать к доктору Стеценко под одобрительными взглядами Горчакова.
Стеценко кивнул:
— И знаешь, Маша, у нас не получается один человек. Слишком разные антропометрические характеристики. Разный рост, разный вес, разная сила ударов.
— А сколько получается? — спросил Синцов.
— Как минимум двое. Причем один — высокий,
крепкий, бывший или настоящий борец. И психопат. Во всяком случае, весьма неуравновешенный тип.
— А это откуда известно? — подозрительно спросил Горчаков.
