— А это уже мои домыслы, — ответил Сашка. — При таком росте и борцовских навыках, да еще и при явном физическом превосходстве над жертвой, он наносит столько ударов! Десять, двенадцать, причем это не вызывается необходимостью, если считать его целью достижение смерти жертвы.
— Это ты про трупы Ивановой и Антоничевой?
— А что еще можно считать его целью? Ребята, можно я включу диктофон, а то я запутаюсь в ваших построениях? — спросил журналист.
Синцов кивнул, и мы милостиво разрешили Антону включить аппаратуру.
— Такое впечатление, что он возбуждается от своих же действий. Очень похоже на психические отклонения…
— Кто бы сомневался, — пробурчал Горчаков.
— Дело в том, что по другим трупам получается другая картина. Человек, убивший двух старушек — Шик и Базикову, — имеет совсем другую психическую организацию. Он спокоен, и жертва не провоцирует его на неоправданную жестокость. Я уж не говорю, что он гораздо ниже того типа, который замочил Иванову и Антоничеву.
— Стоп! Так что же мы имеем? — заволновалась я. — Я с таким еще не сталкивалась. Два психа действуют в группе? Такого не бывает.
— Подожди, Маша, — остановил меня Стеценко. — Я еще не все сказал. Хотя у нас мнения разошлись, я считаю, что неустановленную женщину на черной лестнице и Погосян убивал третий человек. Еще я долго возился с трупом Черкасовой…
— Ну?! — поторопила я его, а то пауза затянулась.
— Ну, похоже, что и он тоже…
— Саша, ты хорошо подумал? — простонала я. Но ответ я уже знала. За время, прожитое вместе с Сашкой, он много раз предоставлял мне возможность убедиться в своей интуиции и блестящей способности к логическому мышлению. Я чувствовала, что и на этот раз он не ошибается.
— Я хорошо подумал, иначе бы я не заикался об этом.
— Вот и славненько, — прогундосил Горчаков, — группа маньяков бродит по Питеру. И они по очереди сходят с ума по субботам в три часа.
— Интересно, почему по субботам? — в пространство сказал Сашка.
— Интересно, почему в три часа? — подхватил Синцов.
— Ребята, а мне все интересно, — тихо сказал журналист. — Так это серия или не серия? Я что-то ничего не понимаю…
Мужики разом загалдели.
— Между прочим, понятие «серийного преступления» нашей наукой еще не дано, — негромко сказала я. — А вот мне интересно, знаете что? Люди разные, а мотив один.
— Так-так, — сказал Синцов, и галдеж стих. И мне стало не по себе. — Продолжай, Маша.
— А что продолжать? Мотив один, способ действия одинаковый, исполнители разные. Что это значит?
Все уставились на меня.
— Руки разные. А мозг один, — сказала я после паузы.
— Так что это значит? — спросил Лешка.
Я посмотрела на часы. Была половина первого ночи. Скоро настанет утро. Утро четверга. И до следующего убийства останется два дня.
— Не знаю, Леша, — ответила я Горчакову. — Может, он перевоплощается. Принимает разные обличья. Может, мы имеем дело с сатаной. И нам надо определиться, что важнее: предотвратить убийство в эту субботу и упустить злодея…
— Или? — спросил журналист.
— Или вычислить и поймать этого дьявола, не спугнув его, — закончил вместо меня Синцов. — По домам, ребята. Машке надо отдохнуть.
Я обвела их взглядом. Вот они сидят, четверо мужиков, и у всех имена начинаются на «А».
Я вытянулась под пледом и закрыла глаза.
— Спасибо, ребята, — сказала я. — Закройте дверь сами, ладно?
Я слышала, как они собирались, перекидывались шутками в прихожей, как звякнул запор на двери. Глаза я закрыла специально, чтобы не видеть вопросительного взгляда Сашки, потому что я и с закрытыми глазами знала — он сейчас спросит: «Мне уйти?». И я не знаю, что я отвечу. Нет уж, потом разберемся. Если я позволю ему остаться, получится, что я признаю свою неправоту. И получится, что я согласна продолжать все так же, как было, и от чего я отказалась пять месяцев назад.
Когда в квартире стало тихо, я вдруг горько подумала, что лет мне уже много, сколько еще осталось на личную жизнь? А я вот так разбрасываюсь любящими меня людьми. Выставила бедного Сашку, он и сам не понял, за что. Он же не виноват, что мужчины такие недалекие Богом созданы. Что, у меня убудет, если я ему прямо скажу, чего мне не хватает? Не убудет.
Но при всем этом я знала, что утром мне все покажется иным, я трезво посмотрю на вещи и пойму, что не желаю вечно закрывать глаза на то, что Александр Стеценко так и не стал взрослым и уютно устроился в тени моей юбки. Я нажала на кнопку телевизионного пульта и несколько минут понаблюдала за беседой степенного телеведущего с каким-то священнослужителем об отношении Церкви к брачному договору. Очень в тему, тоскливо подумала я, но невольно заслушалась.
Священник в полном облачении, но со светскими манерами, непринужденно вел себя перед телекамерой, объясняя, что Церковь не может лояльно относиться к брачному договору, поскольку брак — это жертвенный союз двух людей. Супруги дают обет друг другу и Господу, что будут жертвовать собой ради другого и выражают готовность на ежедневные жертвы. А если составляется брачный договор, то какие могут быть жертвы с условиями?
В моей голове, в данный момент занятой решением личных проблем, вдруг все прояснилось и встало на свои места. Вот что мне не нравилось в нашем совместном житье, которое Сашка обзывал семьей, а я была в этом не уверена. Это не был взаимно жертвенный союз. То, что Сашка приносил мне цветы и мыл посуду, не мешало ему в самый ответственный момент включить телевизор или уйти на всю ночь играть в бильярд, несмотря на то, что мне хотелось эту ночь провести с ним. Хотя это мелочи, из них складывался наш союз. Сашка все годы нашей совместной жизни ныл, что у него неудобная подушка. Конечно, я могла пойти в ближайший магазин и купить новую подушку, но мне хотелось, чтобы он что-то сделал для нашего гнезда. А он ждал, когда я это сделаю. Так что, по большому счету, дело не в подушке, а в модели поведения. А еще в том, что просить я не люблю. Так говорила одна незаурядная женщина, проходившая у меня по делу. Тогда я не поняла ее, потому что в тот момент в моих отношениях с Сашкой все было безоблачно. Мне все в нем нравилось, а что не нравилось — на то я закрывала глаза. А вот когда я стала задумываться о своей личной жизни, то постепенно стала понимать, что в экстремальной ситуации Сашка, конечно, все бросит и поможет мне, и спасет. Но в повседневных обстоятельствах он не желает задумываться о том, всегда ли мне хорошо и комфортно. Ему ведь ни разу в голову не пришло предложить мне выйти за него замуж, хотя он всегда называл меня именно женой. Не говорю я с ним об этом, ну и ладно. Хотя я отдаю себе полный отчет в том, что у девяноста процентов женщин эти мои претензии к мужчине — чтобы он угадывал мои желания и настроения без слов — вызвали бы искреннее непонимание или истерический смех. Как говорится, был бы милый рядом…
Ну почему я такая дура? Я расстроилась окончательно и попыталась отвлечься, перебирая в уме женские трупы. Завтра уже четверг. Четверг, пятница, а потом суббота. Как ни патрулируй, во всех парадных постового не поставишь.
Обзорная справка и мои выписки из дел лежали рядом с постелью, на журнальном столике. Я потянулась и взяла лист с адресами убийств и описанием подходов к парадным. Вот что мне непонятно: во все парадные вход с улицы, кроме той, где был обнаружен труп неустановленной женщины. Но эта так называемая черная лестница выходила во двор большого супермаркета, где всегда полно народа, в том числе и рабочих магазина. Так вот, суббота, три часа дня — и ни одного свидетеля. Как ему это удается? И в парадных он умудряется ни с кем не столкнуться. В единственном случае, с Ритой Антоничевой, возможные свидетели прошли по лестнице за считанные минуты до убийства, а его опять никто не видел.
Во всяком случае, в субботу надо ориентировать патрульно-постовые службы, в первую очередь, на
