контузией, но легко говорить об этом, а когда посмотришь на мелко трясущуюся голову Леньки, контузия не кажется легким испугом. Теперь он приобрел привычку часто покашливать, пытаясь хоть так скрыть свой физический недостаток, и когда я его встречала, у меня разрывалось сердце от жалости. Его чудом не комиссовали, а вот теперь из-за чего-то увольняют, и, зная об особенностях его частной жизни — нет ни семьи, ни родных, (жена с дочкой уехали во Францию несколько лет назад), живет он в густонаселенной коммуналке, и даже кот его бросил, по его же собственному признанию, — я чуть не до слез переживала.
— Слушай, а за что его турнуть хотят? — спросила я у Горчакова.
— Нализался в День уголовного розыска, на Староневском требовал, чтобы проститутки его обслужили не за сто пятьдесят, а за сто долларов, поскандалил, с одной из девиц парик сорвал и надел на себя, так его в парике и задержали. Более того, когда за ним приехал ответственный от руководства по РУБОПу, Ленька так и сидел в парике.
Я прыснула.
— Позвони ему, — предложил Горчаков. И подвинул мне телефон.
Я набрала кораблевский телефон, и мне тут же ответил глуховатый голос, прерывающийся частым покашливанием; это у него уже настолько вошло в привычку, что он кашляет, даже если его никто не видит.
— Мария Сергеевна, — сразу сказал Кораблев, — надо увидеться, есть разговор.
— Я уже знаю, что по серии, — ответила я, — а по какому убийству?
— Не торопите события, — — загадочно заявил Леня. — Подробности — при встрече.
— Отлично, — сказала я, — а ты на машине?
— Опять хотите использовать меня, старого инвалида, в корыстных целях? Все норовят на мне нажиться, — горько посетовал Кораблев.
Договорившись с Кораблевым, я положила трубку и спросила Андрея, во сколько похороны.
— В одиннадцать, — ответил он.
— Отлично. Сейчас доставишь меня в убойный отдел, там ждут бомжи, поприсутствуешь немножко и поедешь на похороны. А из убойного меня заберет Кораблев, мы с ним съездим в морг, я назначу экспертизы, отвезу шмотки с убитых женщин, а вечером, Андрюшенька, когда ты освободишься, придется поездить по местам происшествий.
— Тебе не страшно с контуженным Кораблевым ездить? — спросил Горчаков.
— Нет. Мне и с пьяным Кораблевым не страшно было ездить, а с контуженным и подавно.
— Слушай, а чего ты журналиста не используешь как водителя? Он же на колесах, — продолжал Горчаков.
— А ты ездил с ним? — поинтересовалась я.
— Нет.
— Так вот, сообщаю, что его машина может развалиться в любой момент, поэтому я выбираю контуженного Кораблева. А если серьезно, то журналист отпросился на сегодня, ему в редакции что-то надо уладить.
Мы с Андреем собрались и отбыли; на пороге меня перехватил Горчаков и попросил задержаться на два слова. Андрей тактично пошел к машине, а меня Горчаков за рукав втащил обратно в кабинет.
— Послушай-ка, ты с Сашкой вчера не помирилась? — озабоченно спросил лучший друг и коллега.
— Леша. Все ведь при тебе происходило. И ушли вы все вместе.
— А может, он вернулся? — с надеждой предположил Лешка.
— Успокойся, не вернулся.
— Вот дурак! — в сердцах прокомментировал Горчаков.
— А я тебе что внушаю вот уже полгода? Конечно, дурак, не может просто поговорить со мной. Вот и дождется.
— Да, похоже, дождется. А теперь скажи мне, как другу: ты что, Синцову голову кружишь?
Я искренне изумилась:
— С чего ты взял?
— Да я вижу, как он на тебя смотрит.
— Интересно, как? Мне кажется, что он на меня вообще не смотрит.
— Папу не обманешь, — важно покачал головой Горчаков. С возрастом он все больше становится похожим на итальянского отца семейства. — Я вас всех насквозь вижу. К тому же от него жена ушла.
— Ну и что? Я-то тут при чем?
— А при том. Я-то знаю, как он в тебя был влюблен, когда вы в последний раз вместе работали…
— Синцов?! — я оторопела.
— Синцов. Что ты так вылупилась? Я же все видел. Он любой повод использовал, чтобы приехать к тебе в прокуратуру, повидаться. Да и мне кое-что говорил…
— Вот это новости! А почему я об этом ничего не знала?
— А потому что тебе говорить было бесполезно. Ладно, иди, а то он на похороны опоздает.
Надо же, оказывается, Синцов был в меня влюблен несколько лет назад, а я и не заметила, а еще говорят, что женщины чувствуют это на подсознательном уровне. Я искренне верила в его дружеское ко мне расположение, но не больше. И совершенно нормально восприняла то, что он женился. Вот это фокус! Интересно, а что это он сейчас-то глазки отводит, на меня старается не смотреть? И жена его бросила… Всколыхнулись былые чувства?
В полном душевном смятении я села в машину. Теперь уже мы оба не смотрели друг на друга. По- ездочка получилась веселая.
В коридоре отдела по раскрытию умышленных убийств, куда меня привез Синцов, терпеливо дожидались два натуральных бомжа, по уши заросшие клочковатыми бородами, одетые в невообразимое хламье и жутко вонючие. Убойщики будут еще неделю проветриваться после этого визита, подумала я, проходя мимо парочки и стараясь не морщиться.
С эстетической точки зрения их допрос вылился в нешуточное испытание, особенно после того как один из них, навалившись на стол передо мной, вдруг снял что-то со своего рукава и, зажав между пальцами, поднес прямо к моему лицу.
— Вошь, — сказал он довольно. — Как я ее ловко?!
Я кивнула головой, еле сдерживая тошноту. У меня вдруг нестерпимо зачесалось все тело. И мы продолжили составление протокола.
Пока было неясно, какую ценность представляют показания этих двух достойных членов общества. В общем и целом мы стали обладателями информации о том, что в последнюю субботу сентября, то есть ровно за неделю до своей смерти, Женя Черкасова (в этом уже не было сомнений, бомжи четко описали ее пижонское пальто и даже отметили необычные пуговицы, после чего уверенно опознали
Женю по фотографии) некоторое время стояла в парадной дома, где впоследствии был найден ее труп. Бомжи, пройдясь по окрестным помойкам, около семнадцати часов тихонько заглянули в парадную — время мы установили общими усилиями, путем утомительного сопоставления различных запомнившихся им событий, — и увидели там незнакомую девушку. Они хорошо знали весь дом и старались без нужды не попадаться жильцам на глаза, что было вполне объяснимо, так как у жильцов тут же возникали опасения за судьбу дома, в подвале которого устроено бомжацкое лежбище. Но эту девушку они раньше не видели и на всякий случай почли за благо отойти на запасные позиции. Мало ли что, кто она и зачем тут? Они тихонько вышли из парадной и направились к пивному ларьку.
Вернувшись примерно через час, они беспрепятственно прошли в свой подвал. Девушки в парадной уже не было.
— А куда она делась, вы не можете сказать? — пытала я их поочередно. — Ушла вообще из парадной или поднялась в какую-то квартиру?
Бомжи пожимали плечами. Я вглядывалась в их лица, стараясь не дышать носом.
— А раньше вы никогда ее не видели? — на всякий случай уточняла я. — Вспомните, может, она уже приходила, только одета была по-другому?
Но ответы были отрицательными. А учитывая, что после нескольких всего-то минут наблюдения за девушкой, они спустя полмесяца выдали исчерпывающий портрет, в их наблюдательности сомневаться не
