— Пожалуй, что комфортно. Тепло, песок мягкий, дует жаркий ветер, но это даже приятно.
— Так. Это означает, что жить вам комфортно, но вам не хватает тепла, вы нуждаетесь в душевном пристанище. Поехали дальше.
— По пустыне?
— По пустыне. Вы видите оазис, а в нем озерцо. Ваши действия?
— Хм. Я подойду и потрогаю воду рукой.
— А не залезете в озерцо?
— Наверное, нет.
— Вы боитесь близких отношений. Вы приветливы и дружелюбны, но очень тяжело сходитесь с новыми знакомыми. Теперь…
— Антон, — прервала я его, — согласитесь, что ваша интерпретация моих ответов — это просто ваше субъективное восприятие моего характера, с которым вы уже успели познакомиться, плюс знание некоторых деталей моей личной жизни. А?
— Не соглашусь, — ответил Старосельцев, почесывая затылок. — Я дипломированный психолог…
— Вы же говорили, что вы дипломированный сценарист.
— У меня несколько дипломов, я заканчивал курсы психологов и сам лекции читаю по психологии…
— Антон… — Я положила голову на руки и смотрела на журналиста искоса. — Давайте лучше я вас протестирую. Мой тест — глубоко научный и, в отличие от вашего, полностью исключает возможность субъективной трактовки его результатов. Осечек он еще никогда не давал.
— Да? — с сомнением уточнил Антон. — Такое бывает?
— Судите сами. Ну что?
— Валяйте.
— Он очень короткий. Всего из одного вопроса. Трое бегут стометровку: алкоголик, бабник и карьерист. Быстро, не думая, отвечайте, кто прибежит первым?
— Быстро? — переспросил журналист. — Тогда — бабник.
— Понятно.
— И какой же ключ к тесту?
— Элементарный. Каждый болеет за свою команду.
— Как? — рассмеялся журналист. — Значит, я — бабник?
— Значит, так, — вздохнула я. — Во всяком случае, не алкоголик и не карьерист. А других мужских генотипов природа еще не создала.
— Ну уж? — усомнился журналист.
— Успокойтесь, Антон. Это всего лишь означает, что ваша любовь к женщинам несколько сильнее, чем стремление делать карьеру любой ценой и чем тяга к алкоголю. Иными словами из альтернативы — женщина, бутылка или работа — вы выберете женщину.
— Да? — Антон стал обдумывать мои слова и через некоторое время признал, что я права. Мы сидели рядышком в темном кабинете, под лучом настольной лампы, освещавшим лишь небольшой круг на столе, в который попадали наши головы, и почему-то впервые за последние дни меня немного отпустило нервно- взвинченное состояние. Стало спокойно и мирно, и я даже забыла, что завтра суббота. Как раз в этот момент наш интим нарушил с грохотом ворвавшийся в кабинет Синцов.
— Слушай, нам капитально повезло! Знаешь, кто в охране у Антоничева?
— Надеюсь, что не Кевин Костнер.
— Ха-ха! Конюшенко, бывший опер из третьего УРа. Он тебя хорошо знает. Говорит, ты его посадить пыталась когда-то. Отзывы о тебе самые положительные.
— Конюшенко? Мне это ничего не говорит. А когда я его пыталась посадить?
— Да он с постовых начинал, говорит, ты на него наезжала, еще когда он в районе работал и ты была еще молодым следователем. Очень нежно тебя вспоминает.
— Хоть убей, не помню.
Дверь опять хлопнула. Это Горчаков внес свое начавшее грузнеть туловище.
— Лешка, — обратилась я к нему, — ты помнишь такого Конюшенко?
— Нет, а кто это?
— Говорят, у нас работал постовым.
— Не помню. Слушай, знаешь, кого я только что встретил? Кравина, бывшего опера из убойного отдела главка. Привет тебе передавал. Правда, он на тебя обижается, говорит, ты его посадить пыталась.
— Враки, — решительно сказала я. — За ним столько всего, что если бы я решила его посадить, он бы уже ехал в Нижний Тагил. У него мания величия.
Горчаков заржал.
— И вообще, Лешка, по городу, оказывается, бродят толпы людей, воображающих, что я пыталась их посадить.
— Много чести, — отсмеявшись, сказал Горчаков. — Не всем так везет, что их Швецова сажает.
— Так что, Андрей, нашел своего Антониче-ва? — спросила я у воспрявшего Синцова.
— Своего? Я думал, нашего, — но он довольно ухмылялся. — Нет, Антоничева пока не нашел.
— Я думала, раз ты разговаривал с его охранником…
— Если бы…
Но дела, похоже, были не так плохи, раз Синцов ухмылялся и просто бурлил энергией.
— Так что ж он, без охраны куда-то скрылся?
— Нет, он уехал вместе с другим охранником. А Конюшенко приболел и дома сидит.
— Здесь?
— В Москве. Мне московские ребята нашли данные охранников, я наудачу звякнул, и — о, чудо! — Конюшенко дома трубку снял.
— Повезло! — Журналист вскочил и заходил вокруг Андрея. — Это знак! Началась полоса везения!
— Ой, не знаю… — Синцов с сомнением покачал головой, но было видно, что он доволен: хоть что-то закрутилось. Можно было действовать.
— Андрей, тебе Конюшенко сказал, где Антоничев останавливается в Питере?
— Конечно, сказал. Только там его нет.
— Ты что, успел проверить? — поразилась я.
— Успел. Я успел уже все его средства связи проверить. Мобильный молчит, у второго охранника тоже молчит, да у него и роуминга нет. v — Слушай, а как Конюшенко попал в охрану Антоничева? Он что, в Москву переехал? — поинтересовался Горчаков, которому еще не удалось вставить даже слова.
— Да он же пять лет назад перевелся в московский РУОП. — Андрей, как и все мы, по старой привычке называл Региональное управление по борьбе с организованной преступностью, пропуская букву «б». — А оттуда уволился и пристроился в администрацию президента.
— Ну, и как ему? — спросил Антон.
— Говорит, что тоскливо. В УРе было веселее.
— Да уж, — саркастически согласился Лешка.
— Андрей, — продолжала я теребить Синцова, — а он не сказал, как его шеф узнал о смерти дочери?
— Сказал он вот что: в ту субботу они были в Питере. А когда Антоничев приезжает в Питер, он с охраной не ездит, сам садится за руль, охранники сидят в гостинице. Он уехал из гостиницы полтретьего, один, вернулся около пяти, позвонил в Москву, при этом попросил охрану выйти из номера, а потом они поехали к зданию ГУВД, а оттуда — на место происшествия.
— Андрюша, а когда Антоничев прибыл в Питер в ту субботу? Конюшенко не сказал? — Меня начало слегка потряхивать — неужели разгадка где-то здесь? Я прямо кожей чувствовала, что это имеет отношение к убийствам.
— Антоничев давно уже имеет обыкновение приезжать в Питер на выходные. За исключением тех периодов, когда он за границей или выполняет какие-то поручения президента, он каждую пятницу выезжал сюда с таким расчетом, чтобы прибыть часам к десяти вечера. И уходил куда-то на ночь. Куда, Конюшенко не знает.
— Ребята! — журналист посерьезнел. — А вдруг Антоничев и есть тот самый маньяк?
