квартиру.
– Где мама?!
– А что такое? – спросила бабушка, строча на ножной швейной машине очередную цветастую «бабу на чайник».
– Я спрашиваю, где мать?! – заорала Ивана.
– Тихо, тихо. Она в рейсе, – продолжала строчить бабушка. – А в чем дело?
– А вот в чем! Бля! – Ивана шлепнула газету на доску швейной машины.
Бабушка изумленно подняла на нее глаза:
– Ты что, сдурела? Материться стала?
– Ты читай! Читай! Блин!!
Бабушка мельком посмотрела на газету и пожала плечами:
– Да я читала уже… – И кивнула на тумбочку, где лежала точно такая же газета. – Ну и что?
– Читала? – изумилась Ивана. – Вы… вы охренели? Зачем вы это сделали?
– Ты свой язык-то прикуси, – сказала бабушка. – Совсем уже…
Ивана подскочила к ней вплотную:
– Я тя спрашиваю: зачем вы это сделали?! Отвечай!
– Так ты ж сама хотела. Ты ж кричала матери, что надо их под суд. Вот она и…
– Да мало ли что я кричала! Идиотки! Как я теперь буду в школу ходить? – Ивана заметалась по квартире. – Когда ее поезд приходит?
– Не знаю. Может, уже пришел. Успокойся. Их давно нужно было судить. Но лучше позже, чем…
Но Ивана уже не слышала ее – выскочила из квартиры.
Однако, выбежав из подъезда, замерла на месте, поскольку тут ее поджидали четверо подростков – Лена Сорокина, Витюша Карпатый и двое погодков-сыновей Царицына.
– Вот она! Бей ее! – крикнула Лена и первой набросилась на Ивану. – Сука! Стукачка!
Следом подключились остальные.
Они повалили Ивану на землю и избивали всерьез, не по-детски, а кулаками, ногами и в кровь.
– Сволочь! Выблядок! Паскуда! Стукачка!
Какой-то прохожий попытался вмешаться, но подростки грубо отмахнулись:
– Вали отсюда! Не встревай, курва! Яйца оторвем!
И прохожий, струсив, ушел.
Когда окровавленная Ивана, уже не сопротивляясь, мертвым кулем лежала на земле, Лена Сорокина объявила ей приговор:
– Значит, так, сеструха! Или твоя мать срочно заберет заявление, или я тебя лично убью на хрен! – И тряхнула Ивану: – Ты поняла?
Разбитым в кровь ртом Ивана утвердительно промычала в ответ.
Оставив ее на земле возле подъезда, подростки закурили и спокойно ушли.
Из открытого окна чьей-то квартиры гремела музыка очередного хита группы «Дважды два».
Но самое поразительное случилось не в этот день, а в последующие. Потому что газетная публикация произвела совсем не тот эффект, на который рассчитывала редакция. Вместо осуждения названных в газете насильников обыватели города стали кошмарить – кого бы вы думали? Марию Малышкину! Ее оскорбляли соседи, материли прохожие, выталкивали из городского транспорта, пинали в магазинах…
– Паскуда!..
– Да сама небось первая легла!..
– Нашлась, бля, правдоискательница!..
– Убивать таких надо! Сучка!..
Ивана, Мария и бабушка боялись выйти из дома и жили теперь как в осаде.
– Встать, суд идет!
В небольшом зале заседания суда народу было тьма – вся местная пресса, родственники подсудимых, просто любопытные.
Но судья, заняв свое место, объявил:
– Заседание суда будет закрытым, прошу всех посторонних освободить помещение.
Поднялся недовольный гул и ропот:
– На каком основании?
– Не имеете права!
– У нас свободная страна…
Но судья был непререкаем. Он дождался, когда пресса унесет свои телекамеры и все остальные тоже покинут зал. В зале остались только Мария Малышкина, трое обвиняемых – Карпатый, Царицын и Сорокин, – их адвокат, молоденький районный прокурор и стенографистка. После чего судья объявил:
– Итак, слушается дело об изнасиловании Марии Малышкиной ее одноклассниками Олегом Карпатым, Евгением Царицыным и Алексеем Сорокиным, которое случилось четырнадцать лет назад. Стороны имеют ходатайства?
– Я имею, – встала Мария Малышкина.
– Слушаю.
– Я хочу забрать свое исковое заявление и прошу прекратить дело.
– Почему? На вас оказали давление?
– На меня оказывали давление, но заявление я забираю не поэтому.
– А кто и какое на вас оказывал давление? – спросил молодой прокурор.
– Назавтра после публикации статьи мою дочь избили.
– Кто ее избил?
– Она не говорит.
– Со дня публикации прошло три месяца, и, значит, ее избили три месяца назад. Почему же вы тогда не забрали свое заявление?
– Я же сказала: я забираю заявление не из-за этого.
– А из-за чего?
– Из-за того, что я верующая. Я съездила в Петербург к Пресвятой Ксении, и она велела мне их простить. – Мария впервые повернулась к обвиняемым: – Я вас прощаю. Идите с миром.
И – не сводя взгляда с Сорокина – перекрестила всех троих.
Сорокин не отвел глаз, он смотрел на Марию, и в глазах его было изумление, благодарность и еще что- то неясное, но ликующее…
Однако молодой прокурор сказал:
– Ваша честь. Прокуратура протестует. Факт изнасилования имел место, обвиняемые его не отрицают. А то, что истица забирает свое заявление, для правосудия значения не имеет. Правосудие должно свершиться, и преступление должно быть наказано.
Судья повернулся к обвиняемым:
– У вас есть ходатайство?
Но Сорокин не отреагировал, он продолжал неотрывно смотреть на Марию. Зато встал адвокат обвиняемых:
– Есть, ваша честь. Я, как адвокат обвиняемых, хочу обратить ваше внимание на несколько обстоятельств чрезвычайной важности. Во-первых, прошу учесть, что преступление было совершено не этими взрослыми людьми, а несовершеннолетними подростками. То есть мы имеем если не юридический, то моральный казус – можно ли взрослых людей судить за хотя и очень серьезное, но, по сути говоря, детское правонарушение?
Прокурор вскочил:
– Я протестую…
Но адвокат поднял руку:
– Минуточку, я не закончил. Суть моего ходатайства в другом. Ваша честь, перед вами трое взрослых, состоявшихся людей, которые еще три месяца назад пользовались огромным уважением в городе и в своих семьях. Обращение в суд гражданки Малышкиной и последовавшая за этим публикация в газете буквально сломали их карьеру и разрушили жизнь. Доктор Царицын лишился всех пациентов – теперь, как вы
