быть с ней overreaction, сэр…
Горячев уставился на него сквозь спущенные на нос очки, а потом… расхохотался. Он смеялся так громко, освобождение и весело, что встревоженный телохранитель заглянул в дверь палаты. Но Горячев, придерживая одной рукой свежий хирургический шов на груди, второй рукой отмахнулся от телохранителя, и тот закрыл дверь.
Майкл с недоумением ждал. Черт возьми, чем он так развеселил русского премьера?
Отсмеявшись, Горячев хлопнул Майкла по колену:
— Замечательно! Империалисты боятся за жизнь коммунистов! Это замечательно! Ну, с такими империалистами еще можно жить! — И вдруг прервал свой смех, стал совершенно серьезным:
— Передайте вашему Президенту, что я его понял. Я не расстреляю ни восемьдесят процентов, ни даже восемь процентов коммунистической партии. Но при одном условии: если он сообщит мне, откуда он взял эту цифру.
Майкл вспотел. Переходы Горячева от мягкости и обаятельного смеха к стальному блеску в глазах были стремительны, как у дьявола.
— Сэр, я не есть официальный negotiator. Но я не думаю, это будет работать таким путем… — от волнения Майкл старался выражаться как можно осторожней и поэтому просто дословно переводил себя с английского на русский.
Но Горячев его понял:
— Почему это не сработает? — спросил он пытливо. Майкл, изображая непосредственность, пожал плечами:
— Well… я знаю, вы не ангел, сэр. Нет ангелов среди политиков. But I want to belive… Я хочу верить, что вы не Сталин и не Гитлер. Вы не можете убить миллионы людей jast like that. Или можете?
Теперь, глядя в стальные глаза Горячева, Майкл вовсе не был так уверен в гуманности Горячева, как пытался изобразить своим небрежным тоном полушутки.
Горячев, не отвечая, смотрел ему в глаза. Наконец, после паузы, спросил сухо:
— Ваш президент просил вас сказать мне еще что-то?
— Нет, сэр…
— Что ж… Если вы закончили осмотр, можете идти. Только передайте вашему Президенту, что в политике нельзя и курицу етти, и целку спасти.
— Что это есть «целку», сэр? — не понял Майкл.
— Ничего, ему переведут. Идите.
Майкл встал, направился к двери, но обернулся.
— Извините, сэр… Уговорил ли я вас поехать из больницы на отдых? — спросил он, холодея от своей смелости.
Горячев мрачно усмехнулся, с издевкой посмотрел Майклу в глаза:
— А что мне еще делать? Ты же не привез мне фамилии, кого расстреливать?
Когда Майкл Доввей вышел из палаты, Горячев устало откинулся на подушку и закрыл глаза. Лицо его сразу обмякло и постарело. Черт возьми, даже американцы сигнализируют, что в партии полно батуринцев. Но 80%?! Откуда они могли взять эту цифру?
День пятый. 18 августа
14. Москва, Кремлевская больница.
10.20 по московскому времени.
Традиционное, по четвергам, заседание Политбюро подходило к концу. Когда-то точно так же, в больнице, проводил заседания Политбюро больной Юрий Андропов, но происходило это в другом филиале Кремлевки — в Кунцево, на бывшей подмосковной даче Сталина. При этом сам Андропов тогда лежал, его ввозили на заседания в кровати…
Теперь на девятом этаже Кремлевской больницы, в большом холле с окнами во всю стену, большим количеством зелени и даже с деревьями в красивых кадках выздоравливающий Горячев уверенно, хотя и не очень прямо, сидел в кресле — сидячее положение отзывалось болью в груди. Члены Политбюро: Виктор Лигачев, маршал Вязов, генерал Митрохин, Борис, Кольцов и остальные — сидели перед ним за большим столом для заседаний, а за их спинами, среди зелени, расположились заведующие отделами и секторами ЦК КПСС, которые имели отношение ко всем вопросам сегодняшней повестки дня. Уже были обсуждены все текущие внешнеполитические и внутренние дела.
Венгрия вышла из Варшавского пакта и объявила себя нейтральной страной, Чехословакия и Польша собираются сделать то же самое. Постановили: повысить цены на газ, поставляемый в эти страны по газопроводу «Сибирь-Европа», и взимать плату за этот газ только в твердой валюте…
Япония приступила к созданию индустриальной нейтрально-международной полосы на 39-й параллели, рассчитывая на дешевую рабочую силу из Вьетнама и Китая. Но участвовать в индустриализации советского Дальнего Востока отказывается до возвращения ей Курильских островов. Постановили: с целью оказания давления на Японию предложить Южной Корее несколько выгодных концессий на нашем Дальнем Востоке…
В Израиле, в Натании уже несколько лет идут интенсивные секретные разработки парапсихологического оружия, но все попытки КГБ и ГРУ получить хоть малейшую информацию оказались пока безуспешны. Постановили: подсунуть сведения об этих разработках в западные газеты, чтобы западные журналисты бросились в Натанию — авось, найдут нового Вануно…
Внутри страны: отмена военного положения и восстановление забастовки железных дорог Кавказа и Прибалтики может привести к гибели миллионов тонн овощей, фруктов и других продуктов, предназначенных для снабжения городов, и вызвать восстания городского населения. Постановили: продлить военное положение еще на две недели и одновременно передать армии весь контроль за работой железных дорог…
Последним вопросом повестки дня было сообщение Бориса Кольцова, секретаря ЦК по идеологии, об инициативе Свердловского обкома партии провести в день выхода Горячева из больницы всенародную демонстрацию под лозунгом: «Крепкого вам здоровья, дорогой Михаил Сергеевич». Большинство партийных организаций Сибири уже подхватили эту инициативу, сообщил Кольцов.
— Ну, а что вы об этом думаете? — спросил Горячев у Виктора Лигачева. Лигачев был давним соперником Горячева в Политбюро и представлял в нем самое правое крыло — партийный аппарат.
Но он сказал:
— Я за эту демонстрацию. Это будет смотр популярности нашего правительства…
— Только выйдут ли люди на демонстрацию? Я имею в виду — добровольно, а не так, как обычно, — лукаво прищурился Горячев.
— Не скромничайте, Михаил Сергеевич! — усмехнулся Лигачев. — Свердловск сообщает, что только за вчера и сегодня на демонстрацию записались 80 тысяч человек. То же самое — в Кемерово, Иркутске, Тюмени. Народ искренне радуется вашему выздоровлению…
То-то же, подумал Горячев. 80 тысяч добровольцев в одном только городе! Молодец этот свердловский секретарь обкома!
Но внешне Горячев не показал радости.
— Понятно… — произнес он задумчиво. — Ну, Стриж, конечно, из чистого подхалимажа это затеял… Но ничего… Мне нравится эта идея. Это покажет силам антиреформы, что народ нас поддерживает, несмотря на все трудности — и повернулся к генералу Митрохину: — А ты что скажешь?
— Я — за демонстрацию двумя руками, — сказал Митрохин.
— Но нужно иметь в виду: когда народ выходит на улицу, могут быть эксцессы. Поэтому мы должны принять меры…
Горячев пытливо посмотрел ему в глаза. Казалось, какая-то мысль одновременно родилась в их умах и пробежала в этом взгляде между ними двумя. Но Горячев тут же отвел глаза от шефа КГБ, сказал присутствующим:
— Хорошо, голосуем? Я выхожу из больницы послезавтра, в субботу. Кто за демонстрацию?
Все члены Политбюро охотно подняли руки. Секретать записал в протокол: составить резолюцию и сегодня же разослать всем партийным организациям страны. Общее руководство демонстрацией — Кольцов, ответственные за порядок — МВД и КГБ.
