Ваня с Катей. Старшая дочь этих американцев ведет под уздцы коня, на котором сидит Ваня… Реднэк возит на тракторе Катю… Парень лет семнадцати смолит каноэ на берегу ручья…
А этот ручей — о, такого ручья вы не видели нигде и никогда! Он не просто сверкал и серебрился под солнцем, он воистину сиял и переливался светом, и, казалось, откуда-то изнутри его вот-вот выскочат, выпрыгнут, вылетят к солнцу серебристые летающие рыбки — молнии света…
Николай как зачарованный засмотрелся на это сияние.
Затем слез с мотоцикла, прошел к телефону на щите у бензоколонки и набрал цифру «1», потом «617», а потом номер Лэсли. И, не ожидая голоса автотелефонистки, ссыпал в прорезь всю мелочь, какая была в карманах.
— Thank you, — сказал механический голос. — You have four minutes…
И тут же пошли гудки. Николай посмотрел на часы.
— Hello! — закричал в трубке Джонни.
— Гуд морнинг, Джонни. Итс ми, Ник. Хау ар ю?
— I'm okay, — сухо сказал Джонни. — Do you want to talk to my mom? [Ты хочешь поговорить с мамой?]
— Но, Джонни. Тзл хё: ай лав ю верк мач. О'кей?
— Mommy! It's Nick! — восторженно закричал Джонни. — He is telling he loves us very much!
Затем в трубке прозвучал встревоженный голос Лэсли:
— Where are you, Nick? Are you okay? [Ты где? Ты в порядке?]
И столько тревога и заботы было в этом голосе, что у Николая все аж потеплело в груди.
— Йес, — ответил он, глядя вниз на пасторальный пейзаж. — Ай эм о'кей. Сэнк ю…
— Some Russians were here yesterday again, asking for you. But they're gone now. I think you can come back, don't you? [Русские снова были здесь, спрашивали о тебе. Но уехали. Я думаю, ты можешь вернуться.]
Он помолчал, сузив глаза.
— Nick, are you there? [Ты слышишь?]
— Йес.
— Have you heard what I 've said?
— Йес. Эти бляди опять приезжали.
— What? Please, talk to me in English, can you. [Пожалуйста, говори по-английски.]
— Yes, 1 can. Don't warry. I have to solve some problem and 1 'II be back, okay? [Я вернусь.]
— When? [Когда?]
— Soon. [Скоро.]
— We'll be waiting for you. [Мы будем ждать тебя.]
— Thank you, Lesley. — И с нарочито уличным акцентом: — D'you wonna live in Montana? [Ты хочешь жить в Монтане?]
— What? [Что?]
— I love you, Lesley.
И Николай повесил трубку.
Вырвавшись из подземного туннеля, поезд «D» помчался по надземному виадуку. Слева и справа были обшарпанные кирпичные дома, увитые наружными пожарными лестницами и увешанные линялыми вывесками:. «BAR», «GROCERY», «FIOWERS», «PHARMACY», «FOOD», «DINER».
Потом поезд сделал крутой поворот, и за окнами, в просветах меж домов, распахнулись серебристая гладь океана, полосы прибрежных пляжей, чертово колесо и другие аттракционы какого-то парка. А на домах линялые американские вывески сменились новыми русскими: «АПТЕКА», «ШАШЛЫК», «МЫ ГОВОРИМ ПО-РУССКИ», «КОМИТЕТ ВЕТЕРАНОВ», «МЕБЕЛЬ ИЗ ИТАЛИИ».
Тут поезд остановился, и низкий голос машиниста весело объявил по радио:
— Brighton Beach or Little Odessa. The last stop. Enjoy your day! Best regard to Mr. Putin! [Брайтон-Бич или Маленькая Одесса. Последняя остановка. Всего хорошего! Привет мистеру Путину!]
Пассажиры засмеялись, и Николай тоже невольно улыбнулся. Он выглядел уже не так, как раньше. Да, на нем были хороший пиджак, голубые джинсы и светлая рубашка, но дело не в этом. Я не знаю, как это передать словами. Но попробую. Он выглядел просветленным — словно там, в Монтане, он душой зачерпнул чашу света из Сияющего Ручья и нес теперь этот свет внутри себя.
И так, полный внутреннего света, он вышел из сабвея и спустился по лестнице на широкую, шумную и многолюдную улицу. Вокруг звучала русская речь, и прямо под лестницей, на тротуаре стояли столы торговцев русскими книгами и кассетами, а из динамиков хрипел-предупреждал голос Высоцкого: «Идет охота на волков, идет охота!» И настаивал женский: «Американ бой, уеду с тобой, Москва — прощай!»
А рядом, перед дверью булочной, упитанные молодки торговали горячими румяными булками с маком, вишнями и яблоками…
Еще дальше, прямо из окна магазина «Белая акация», люди покупали пироги с капустой и с мясом. И тут же, на фоне афиши «ПРОЩАЛЬНАЯ ГАСТРОЛЬ ЛЮБЫ УСПЕНСКОЙ», стоял какой-то кавказского вида парень с жаровней и кричал: «Чебуреки! Горячие чебуреки!»
А мимо текла толпа прохожих — она завихрялась у фруктовых, рыбных и мясных магазинов, громко торговалась с продавцами, придирчиво выбирала помидоры, огурцы, персики, киви, клубнику, лимоны, свежую картошку, бананы, арбузы, дыни…
Николай остановил толстую еврейку с живой рыбой в авоське, спросил, где тут ресторан «Садко». «А за тем углом, молодой человек», — показала она.
Николай вошел в «Садко» и сразу увидел, что попал куда надо — за окном раздевалки сидел фиксатый верзила с косой челкой и наколкой на левой руке, курил и читал газету «Советский спорт».
Но Николай не остановился, а прошел прямо в зал.
Однако в зале не было никаких бандитов, а была совершенно мирная обстановка: на крохотной сцене три музыканта пили пиво и расчехляли инструменты, а за двадцатью примерно столиками сидели человек тридцать — семьями, с детьми. Ел и салаты, борщи, купаты, шашлыки и блины со сметаной. А пили кока- колу и минеральную воду…
Верткий молоденький официант подлетел к Николаю:
— Smoking или нет?
— Курю…
Официант посадил его за столик в секцию для курящих, хотя деление было, прямо скажем, условное — за соседним «некурящим» столиком сидела семья с детьми.
Читая меню, Николай сказал официанту:
— Я буду солянку, шашлык и пиво… — И как бы между прочим: — Родригес будет сегодня, не знаешь?
Официант посмотрел на него с оторопью:
— Какой Родригес?
— Sorry. Я спутал, наверное…
Но солянка действительно оказалась классной, Николай даже не подозревал, что он так соскучился по настоящей русской еде. И музыканты заиграли что-то родное. Но тут к его столику подошел усатый верзила- гардеробщик.
— Извини, ты спрашивал Родригеса?
Николай спокойно смерил его глазами, потом спросил:
— Где зэчил, кореш?
— Игарка. А ты?
— Коми, Караганда и Мангышлак. Три срока.
— А тут на гастролях? Или совсем? — поинтересовался верзила и протянул Николаю пачку «Мальборо».
— Тут новую жизнь начинаю, — беря сигарету, сообщил Николай. — И кореша ищу. Родригеса. Он говорил, что здесь кантуется. На солянку приглашал. Может, свистнешь его? У меня к. нему дело.
— Гм… А как сказать? Кто спрашивает?
