— Просто скажи: знакомый. Пусть ему сюрприз будет. Лады?
Верзила кивнул и ушел, а Николай стал доедать свою солянку. Главное, все делать спокойно и правильно. Перетереть с Родригесом и — если что — даже извиниться. Потому что, в конце-то концов, они квиты: Николай должен Родригесу за удар, а Родригес ему за ту американку с Паркинсоном. Конечно, они квиты, и пусть оставят в покое и его, и Лэсли…
Между тем оркестрик уже гремел «Москву златоглавую», и кто-то из детишек стал танцевать под эту музыку.
А в раздевалке верзила порылся в картонном ящике под стойкой и извлек из-под нардов и порножурналов пожелтевшую газетку «Американская правда». На ее первой странице было фото Николая Уманского с Джонни и Лэсли.
Верзила снял телефонную трубку и набрал номер.
* * *
Огромный «Боинг-737» шел над Бэлт-парквей так низко, словно хотел сесть на шоссе. И только в последнюю минуту ушел на посадку в аэропорт JFK.
А по шоссе катил густой поток машин, и в одной из них, в белом «кадиллаке», Савелий Блюм взял трубку зазвеневшего телефона.
— Что? — изумился он. — Really?! Сам пришел? А я что говорил?! Я ж говорил: сам придет и будет работу просить. Они ж думают: Америка — это рай небесный! А потом рано или поздно все ко мне приходят! Родригеса? А, ну да, он же не знает, что Родригес уже давно… Ладно, скажи ему, что Родригес как раз сейчас прилетает из командировки. Да-да, пусть сидит и ждет! — И, дав отбой, радостно стукнул рукой по сиденью. — Бинго!..
А «боинг» с надписью «Аэрофлот» чиркнул колесами по посадочной полосе и покатил к аэровокзалу. Затем стройный молодой мужчина вышел из этого самолета и в потоке пассажиров спустился на эскалаторе в зал паспортного контроля.
У выхода с эскалатора полная афроамериканка в униформе служащей вокзала делила поток пассажиров — граждан США направляла к правым будкам паспортного контроля, а туристов — к левым. Приезжий мужчина прошел налево…
В будке паспортного контроля пограничник посмотрел его паспорт и визу, шлепнул штамп.
И приезжий пошел на выход — кроме куртки и небольшой спортивной сумки, у него ничего не было…
Тем временем в «Садко» фиксатый верзила-гардеробщик подошел к столику Николая:
— Тебе повезло, кореш. Родригес скоро будет. Пива выпьешь со мной?
И верзила сел за столик.
— Пива? — Николай заколебался. — Пиво можно…
Миновав дорожные развязки, белый «кадиллак» выскочил на гудящий от машин Гранд-Централ- парквей. Мелькали гигантские рекламные стенды — «TOYOTA», «SONY», «FINLANDIA».
Потом вдали, поверх деревьев и крыш, приезжий увидел очертания нью-йоркских небоскребов.
— Нет, нам сначала в Бруклин, на Брайтон, — сказал Блюм своему шоферу.
Водитель послушно свернул под указатель «Brooklyn-Queens Express Way» и поехал на юг.
Приезжий вопросительно взглянул на Блюма, сидевшего рядом с ним на заднем сиденье.
И Блюм, поймав этот взгляд, объяснил:
— Дело есть до главной работы. Тебе лишний кусок не помешает? Заодно Брайтон посмотришь…
— Десять, — холодно сказал приезжий.
— Что «десять»?
— Ты же знаешь: наша ставка — десять кусков.
— Это завтра, за работу по заказу. А сегодня — так, левая халтура, за ваш должок.
— Какой должок?
— Счас сам увидишь.
А в «Садко» фиксатый верзила принес из кухни запотевший графинчик «Абсолюта» и закусь — соленую капусту, холодец и салат оливье…
Но Николай прикрыл свой бокал ладонью:
— Я не могу, я тут по делу.
— Не уважаешь, братан? — обиделся фиксатый. — Я два срока тянул, а ты со мной выпить гребаешь?
— При чем тут?! Я ж те сказал: я новую жизнь начинаю. Ты был в Монтане?
Но фиксатый верзила, не слушая, налил им по полной и тут же чокнулся.
— За братанов, которые в зоне легли. Это святое!
Николай принужденно встал, поднял свой бокал, и они оба
выпили до дна.
Верзила тут же разлил еще по полной.
— А я, ты знаешь, как в Америке оказался? Московскую Олимпиаду помнишь? У меня как раз срок кончался, я должен был домой ехать, в Москву, и тут меня кум вызывает, говорит: мы в Москву никого не выпускаем. Или дуешь в эмиграцию по еврейской визе, или мы тебе новый срок паяем. И дает мне еврейский паспорт, представляешь? Но я не жалею, нет! Мне нравится Америка! А тебе?
— Я потому и пришел, — доверительно сказал Николай. — Мне тут нужно с братвой перетереть и закрыть базар. По-хорошему.
— Давай за мир! — Фиксатый снова чокнулся и выпил. — А новая жизнь — это как?
— Это по другим понятиям, — охотно объяснил Николай. — Не тем, что сейчас, а старым — «Не убий, не укради». Знаешь?
— Это секта такая? — поинтересовался фиксатый.
Николай улыбнулся:
— Ага. Христианская…
Тут фиксатый опять налил, но, увидев зовущие знаки официанта, поднялся:
— Извини, мне надо гардероб проверить.
Николай закурил, осмотрел зал. Здесь уже вовсю танцевали и пели: «Ой, цветет калина в поле у ручья, парня молодого полюбила я!..»
Тут вернулся фиксатый верзила.
— Знаешь, кореш, этот столик на вечер, оказывается, заказан. Может, выйдем на воздух, подышим?
— А как же Родригес?
— А он придет, никуда не денется. Пока он будет свою солянку есть, мы мозги у моря проветрим. А то я тут уже одурел от этих фрейлихсов! — И, не дожидаясь ответа, фиксатый приказал официанту: — Ты спрячь наш графинчик, мы минут через двадцать вернемся.
В вечерней темноте Николай и верзила прошли к безлюдному прибрежному, настилу-виадуку и под стоякам и деревянного настила зашагали к черной воде.
— Блин! — вдруг спохватился фиксатый. — Я ж забыл оставить официантам ключ от раздевалки! Подожди меня тут, не уходи! Я живо туда и назад — две минуты!
Что-то не понравилось Николаю в его голосе, но, пока он думал, фиксатый уже исчез в вечерней темени.
Николай, стараясь не черпать обувью песок, подошел к океану.
Йодный запах воды и серые волны, которые хлопались о берег рядом с его ногами, напомнили ему Бостонский залив и мягкие теплые губы Лэсли. «Ай вона мэйк лав ту ю, кэн ай?» — сказала Лэсли тогда в машине и сама поцеловала его прямо в губы, да так, что он поплыл от этого поцелуя в совершенно другую жизнь — с дневными играми с Джонни в шашки и «Чапаева» и ночными страстями взахлеб, когда Лэсли целовала его всего…
