Рене покидает Берк полный горечи и возмущения и готовый влиться в ряды какой-нибудь крайне левой партии. 4 июня 1918 года его постигает страшный удар — убит Максим-Франсуа Понсе».
Несколько месяцев спустя, 11 ноября 1918 года, заключено перемирие. В этот день Рене Клеру исполняется двадцать лет. Итог этой победе, этой молодости поэт подводит в четверостишии «Победа 14 июля»:
Из войны он вынес страдания, горький опыт и записные книжки, в которых живые зарисовки перемежаются с поэмами. Из последних Рене Клер составил два сборника: «Для человека настал праздник» и «Земля», так и оставшихся не напечатанными.
А жизнь не ждет, она не довольствуется зарисовками и поэмами, и Рене Шометт ищет свидания со старым товарищем Жожаром, возглавляющим журнал «Л'Евр». Клера влечет журналистика и сопутствующие ей парижские вечеринки. Жожар рекомендует его в «Энтрансижан», в редакции которого Рене Шометт начинает работать в 1918 году с месячным окладом 250 франков. Статьи пишутся им на скорую руку. «Он одновременно и l'enfant terrible и баловень редакции... Трижды его выгоняют, и каждый раз Бизе или Буасси снова берут его в газету, так как их восхищает богатство его фантазии»[91].
Рене Бизе знакомит молодого журналиста с певицей Дамиа, которая впоследствии воплотит роль «Марсельезы» в «Наполеоне» Абеля Ганса. Клер пишет для нее несколько песенок и попадает в чудесный мир мюзик-холла и театра. Там встречает он трагика Макса, юного поэта Луи Деллюка, Лои Фюллер... Когда последняя собирается снимать танцевальный фильм для Гомона, Дамиа звонит по телефону Рене и предлагает ему играть роль волшебного принца. Внешность Рене подходит для этой роли, и, поскольку в фильме примет участие большое количество танцовщиц, недолго думая, он принимает предложение Дамиа и становится актером.
«Меня очень забавляли танцовщицы труппы, — рассказывает Рене Клер, — а отнюдь не кино». Для съемок интермедии был намечен трехдневный срок, но фильм не был еще закончен и через три недели. Утром Рейс Шометт — журналист, во второй половине дня — актер. Ему предлагают сменить профессию журналиста на работу в кино с окладом три тысячи франков в месяц, что в десять раз превышает его заработок в «Энтране». Он соглашается. Жажда денег? Нет, надежда издаваться, так как его единственная мечта — стать писателем. Помимо поэм и рассказов, он начинает писать большой роман, повествующий о большом душевном кризисе мистического характера.
«Сюжет романа весьма автобиографичен: в ту пору молодой писатель сам переживал период глубокого душевного смятения. Вернувшись с войны в пессимистическом настроении, испытывая растерянность, характерную для послевоенного периода, насчитывавшего, быть может, больше самоубийств, чем их было в поколение романтиков, он удалился в бельгийский доминиканский монастырь. Однако, пробыв там всего несколько дней, Рене предпочел искать спасения от тревожных дум в творческой работе над романом. Этот роман так и не был дописан, но Рене Клер вышел из своего внутреннего кризиса полный новых замыслов, со стремлением к душевному равновесию, к тому, от чего он уже никогда больше не отойдет»[92].
Когда фильм «Лилия жизни» был закончен, юный актер начинает сниматься в картине русского эмигранта Протазанова[93] «Смысл смерти». Но, несмотря на статьи, которые Рене Шометт продолжает наспех стряпать, вскоре он снова оказывается без гроша в кармане. Друзья из «Энтрана» вновь выручают его из беды, устроив ему протекцию у Луи Фейада, который как раз в это время снимает «Сиротку» с участием Сандры Миловановой. Рене Клер отправляется в Ниццу, где его встречает администратор Робер Флоре, впоследствии тоже ставший режиссером.
По окончании «Сиротки» Фейад снимает другой кинороман «Паризетта» и возобновляет договор со своим актером на роли первого любовника.
«Кончилось тем, — признается Рене Клер Шарансолю, — что я заинтересовался кинематографом. Я часто бываю в кино, прихожу в восторг от современных фильмов — американских, немецких, шведских — и думаю: что бы такое сотворить во Франции! Работой у Фейада я сейчас недоволен, и, вероятно, он это чувствует, потому что настолько сократил мою роль, что я участвую лишь в первом и последнем эпизодах. Используя досуг, я хожу в кино, и, так как быть актером мне надоело, пожалуй, я не отказался бы очутиться по другую сторону кинокамеры».
Жак де Баронселли[94], поставивший «Исландского рыбака» и множество других фильмов, готов предоставить Рене Клеру возможность дебютировать в режиссуре. По возвращении из Ниццы молодой актер с помощью своего друга Рене Визе выбирает себе псевдоним: Рене Клер. Настоящее имя он приберегает для своих литературных произведений, а псевдоним Рене Депре, которым он подписывал свои статьи, по его мнению, для кино недостаточно короток.
Брат Рене Клера Анри Шометт уже работал ассистентом у Жака де Баронселли. Обратился к режиссеру и Рене: «Этот совершенно не известный мне молодой человек заявил, что он во что бы то ни стало хочет заняться кинематографией, что он уже немного работал у Фейада в качестве актера, но жаждет испробовать, свои силы в режиссуре... Я прочел в его глазах ум и веру в себя. Его любовь к кинематографу была так велика, что я пригласил его работать и очень горжусь тем. что помог ему дебютировать в качестве режиссера, представив его Диаман-Берже. который поручил ему постановку фильма «Париж уснул». Это была первая постановка Рене Клера»[95].
Рене Клер ассистировал Баронселли во время съемок фильма «Полуночный перезвон колоколов», проходивших в Бельгии, и должен был под его контролем осуществить постановку фильма «Женевьева Брабантская» для бельгийской фирмы. Однако заключенный контракт не был выполнен, и Рене Клер снял свой первый фильм лишь в следующем, 1923 году.
Рене Клеру было тогда 25 лет. Он вспоминает о себе на первой странице своих «Размышлений о киноискусстве»[96] как о «тощем молодом человеке, который правит типографские гранки, сидя в некоем подобии треугольного стенного шкафа, выдаваемого за кабинет».
Потребовалось всего несколько месяцев, чтобы он страстно увлекся новым искусством, о котором вчера как будто ничего еще не знал.
Но Клер бывает и в «Театре Елисейских полей», этом кишащем улье, месте встреч стекавшихся отовсюду, артистов, которые стремились все перестроить на новый лад: Гастона Бати[97], Луи Жуве, Федора Комиссаржевского, Жоржа Питоева [98], Рольфа де Маре[99], Сержа Дягилева[100]. Жак Эберто, директор трех театральных сцен, устроил в полуподвале типографию и наряду с еженедельной газетой «Пари Журналь» издавал два ежемесячных журнала: «Танец» и «Театр». Рене Клеру поручили редактировать приложение к «Театру» под названием «Фильмы», которое выходило с декабря 1922 но декабрь 1924 года, то есть как раз в ту пору, когда бывший поэт, став актером, осознает наконец, в чем его истинное призвание. Он уже пламенно увлечен, как увлекались в те времена и как можно увлекаться только в двадцать лет, и готов сжечь то, чему поклонялся, во славу нового орудия, которое дают ему в руки. «Следовало бы перестать носиться со словами... Кино — это нечто такое, что не поддается словесному определению. Но пойдите втолкуйте это людям — вам, мне и другим, развращенным тридцатью веками разглагольствований: поэзия, театр, роман... Надо отправить всех- зрителей в школу, где ничего не преподают. В школу или, скорее, в агентство по очищению пустотой. Там вам, миллионы дорогих друзей, освободят головы от отбросов устаревшей литературы, от всех успокоительных средств в художественных облатках, которые вы глотали с детства и которые мешают вам теперь видеть мир и произведения искусства своими собственными глазами и подавляют вашу природную восприимчивость до такой степени, что у вас уже не вырвется крик восторга... Короче, кино предъявляет вам требование — научиться видеть»[101]. Рене Клер открывает великое сражение и будет продолжать его на протяжении всего своего творческого пути, а особенно в периоды кризиса роста, когда любой «новый вклад» вырастет в угрозу тому языку, который он хочет открыть. Как бы иронически ни относился Рене Клер 1950 года к энтузиазму и замыслам Рене Клера 1923 года в диалоге «Размышлений», для нас важно, что у
