— За дружбу народов!
— Sorry, I'm not drinking, — отказался Патрик.
— Дринкин, дринкин! — настаивал лысый. — Пол Робсон! Дружба! Негр — русский! Дружба! Дринкин!
При слове «негр» Патрик побледнел даже черной кожей своих пальцев, вцепившихся в подлокотники кресла, а белки его глаз налились кровавыми прожилками. Александра вскочила с места, шагнула к лысому, сказала негромко, но с чувством: — Дядя, отдзынь от него! Враз! Понял? Лысый с пару секунд смотрел ей в глаза, но потом сломался и в обход Александры пошел со своей бутылкой к златозубой бабенке в пятнадцатом ряду, сразу за рядом Александры. Но златозубая замахала на него руками с публичной непосредственностью русской актрисы Гундаревой или американской телезвезды Розанн:
— Садись! Садись! После!
Лысый «Евстигнеев» послушно вернулся на свое место.
Самолет, дрожа корпусом, порулил на взлетную полосу.
— Relax (Расслабься), — Лэсли Голдман дала Патрику две таблетки швейцарского невросана и приказала: — Под язык.
Патрик послушно сунул таблетки под язык, достал из своей сумки компьютер — «лаптоп» и, включив его, застучал по клавишам. Его самым сильным впечатлением в этой поездке были сибирские туалеты, и теперь он с увлечением писал трактат о соотношении уровня развития канализации с уровнем цивилизации нации.
Самолет взлетел.
Лэсли Голдман тоже сунула себе под язык таблетку невросана, вставила в уши поролоновые пробки и надела на глаза изящную темную повязку, которую выдают на западных авиалиниях пассажирам бизнес- класса. Конечно, здесь, среди хабаровских челноков, запахов пота, чесночной колбасы, вяленой рыбы и свиного сала, Патрик со своим «лаптопом» и Лэсли с ее ушными пробками и импортной повязкой на глазах выглядели персонажами из комедий Гайдая. Но Александре было не до внешнего вида своих подопечных. Устало проваливаясь в сон без всякого невросана, она слышала позади себя голос златозубой блондинки:
— Приезжаю в аэропорт — Боже мой! — у меня ни паспорта, ни билета! А это я с вокзала сюда звонила, ага! Шофер такси видит — на мне лица нет, говорит: «Что случилось?» Я прошу: гони, милый, назад, на железнодорожный вокзал — паспорт и билет в телефонной будке остались! А голоса нет, ага. Ну, он погнал, но это ж через весь город! Короче, приезжаем, я в телефонную будку — какой там! Пусто! Ну — все! У меня слезы. Думаю, ладно, хрен с ним, с билетом, но без паспорта в самолет не пустят, а новый выправить — это ж с ума сойти! Шофер говорит: иди в милицию, а то с твоим паспортом или убьют кого, или за ЕльТзына проголосуют! Пусть они в аэропорт звонят, чтобы никто по твоему билету в Москву не улетел. Я думаю: да какая милиция? Чо они сделают? Знаю я нашу милицию! Только облают да деньги сдерут. Но иду. Иду и плачу. А они говорят: «Это не ваши паспорт и билет, гражданка? Тут только что какой-то мужик принес, сказал, что в телефонной будке нашел». «Какой мужик? Где он?» «Не знаем, — говорят. — Мы у таких фамилию не спрашиваем». Нет, вы представляете?! Раз в тыщу лет порядочный человек в милицию зашел, а они у него даже фамилию не спросили! Если б я его нашла, я б его в шампанском искупала, ей-богу! А так… Нет, я в Москве в церкву пойду, свечку поставлю! Да иди ты с этой водкой куда подальше, у нас тут свой разговор…
Александра открыла глаза. «Евстигнеев» с водкой в руках обиженной походкой уходил вглубь самолета и там присел на свободное кресло возле двух молодок. Александра закрыла глаза и попробовала донырнуть в свою дрему, где всплывали воспоминания о Москве, убитом муже, этом странном немом Робине и вспыльчивом Винсенте. Господи, как недавно это было и как давно! И как она благодарна этому нестерпимо заносчивому Винсенту, который так деликатно, словно совершенно случайно, вырвал ее из Москвы и отправил в поездку с американцами! Все, все заслонила и отодвинула эта поездка, эти десятки малых и больших приключений и сложностей, интервью с рыбаками Камчатки, с лесорубами и геологами Сахалина, с моряками, учителями и даже детьми на Курилах, где люди уже семь месяцев не получают зарплату, а школа разрушена землетрясением, а в магазинах ни лука, ни овощей, ни витаминов. И так — по всей стране, Москва — просто рай по сравнению с…
— Да не блядь я, не блядь! Я честная давалка! — вдруг прорвалось к ней сквозь дрему. — Я всю жизнь мужика ищу настоящего! А они счас чего? Они ж такую бабу хотят, за которой они как мыши в солдатской кухне — и тепло, и сытно, и ничо не страшно! Понимаете? Ну нету настоящих мужиков в России, нету! Я ж в магазине работаю, я их всех, паразитов, насквозь вижу! Им что Ель Тзын, что Зю Ган — один хрен, лишь бы выпить дали…
Александра встретила умоляющий взгляд Лэсли Голдман, которая тоже не могла уснуть из-за этой громкоголосой «Гундаревой», и повернулась к своей златозубой соседке:
— Женщина, нельзя ли потише?
— Золотая моя! Извини! — прижала та руки к своей пудовой груди. — Я тебе спать мешаю? Ты спи! Я ни звука больше, ни звука!
Александра повернулась к Лэсли и успокоила ее глазами. Та положила под язык новую таблетку невросана, вставила в уши поролоновые пробки и опять надвинула на глаза темную повязку.
— Наш самолет летит на высоте семь тысяч метров, — объявили по радио. — Температура за бортом — минус сорок семь градусов. Через несколько минут вам будет предложен завтрак…
Александра закрыла глаза.
— Не слышны в саду даже шорохи! Все здесь замерло до утра-а-а-а! — на три голоса запели у нее за спиной. — Если б знали вы, как мне дороги-и-и…
Лэсли вновь сняла повязку, Патрик отвлекся от своего «лаптопа», а Александра опять повернулась назад. «Гундарева» с хмельной вежливостью поспешно наклонилась к ней:
— У меня блядский голос, да?
Александра промолчала, но ее серые глаза были красноречивей слов.
— Все! Поняла! Молчу, как Зоя Космодемьянская! — заявила златозубая «Гундарева». — Слышь, подруга, а ты выпей с нами! А? — и взялась за стакан. — Водки или винца? Чего будешь?
— Спасибо, я не пью, — Александра отвернулась, прислонилась головой к холодному иллюминатору и — разом заснула. Как выключилась. Но минут через сорок новый всплеск скандальных голосов буквально вытолкнул ее из сонного омута.
— Я взяла твои деньги? Ах ты паразит, тля! Я взяла твои деньги?
Александра разлепила глаза.
Через два ряда от нее Лэсли тоже срывала с глаз повязку и очумело вертела головой.
А посреди прохода, над головами проснувшихся пассажиров высилась, подбоченясь, дебелая «Гундарева» в своем укороченном до ягодиц платье и кричала лысому «Евстигнееву», стоявшему напротив нее в гордой позе Наполеона.
— Я взяла твои деньги, сука?
— Взяла! — выпятив грудь, говорил он.
— Ах ты курва ничтожная! Люди, я украла его деньги? Да я ж тебя к себе и близко не подпустила! Я взяла твои деньги, коммуняга хренов?
— Взяла! — упрямо настаивал лысый.
— Да я тебя счас размажу! По самолету! — грудью пошла на него златозубая «Гундарева». И левой рукой вдруг схватила его за рубаху так, что пуговицы прыснули в разные стороны, обнажив его синюю застиранную майку. — Я взяла у тебя деньги? Говори, шестерка партийная! Людям скажи! Я взяла у тебя деньги?!
— Взяла! — гордо сказал «Евстигнеев».
Лэсли в ужасе моргала близорукими глазами, а Патрик, открыв рот, смотрел на эту сцену, как на бродвейский спектакль.
— Скотина! Вот те!
Правой рукой наотмашь златозубая вдруг так вмазала лысому по лицу, что хлесткое эхо пошло по самолету, пассажиры ахнули, а татарин, сосед Александры, вскочил и с силой вдавил кнопку вызова бортпроводницы.
