— Я взяла твои деньги? — хрипела блондинка, держа лысого одной рукой за рубаху, а второй, кулаком, била его, как боксерскую грушу, требуя ответа:
— Я взяла твои деньги, сволочь?
Дело происходило на высоте семь тысяч метров, ровно гудели турбины «ТУ», за иллюминатором было минус сорок семь градусов, а внизу, в разрывах бело-пенной облачности необъятная Россия готовилась к первым демократическим выборам президента.
— Взяла, — не сдавался лысый, пытаясь локтями прикрыться от хлестких ударов сибирской продавщицы.
— Нет, я не могу! Я не могу так! — закричала та. — Люди, я его счас выкину из самолета! Ах ты, тварь партийная, иди сюда! — и рывком потащила лысого за рубаху вперед, к выходу из самолета, и проволокла так метров восемь, но потом лысый затормозил — он был крупней «Гундаревой» и еще упирался, хватаясь руками за спинки кресел. И тогда она, подскочив, достала правой рукой до редких волос вокруг его лысины и дернула их с такой силой, что клок остался у нее в кулаке. — Я брала твои деньги, тварь?
Тут, наконец, прибежали юный стюард и стюардессы. Стюард храбрым петушком ринулся разнимать драку.
— Да пошел ты! Пацан! — бабенка отбросила его, как щенка, и снова засадила лысому кулаком в лицо: — Я брала твои деньги? Да я счас убью тебя, сука ты тлетворная!
Стюард психанул от обиды и бросился на бабенку всем телом, как вратарь на мяч. Силой этого броска и весом своего тела он сбил ее с ног в кресло и стал пристегивать ремнем.
Лэсли достала из своей сумки горсть невросана и передала стюардессам.
— It will cool her down…
— Это успокоительное, — перевела Александра.
Но златозубая в истерике оттолкнула и невросан, и стюардесс, и стюарда и стала вдруг стаскивать с себя платье, открыв синие шелковые рейтузы, а на животе — гармошку самодельного, из бязи, пояса- патронташа. Раньше, во время второй мировой войны, в таких корсетах с брикетами вшитого динамита герои бросались под вражеские танки. Но у златозубой вместо динамита в каждом брикете было, наверное, по лимону, то есть по миллиону рублей, а всего на ее животе было лимонов двенадцать, и Александра подумала, как тяжело теперь иметь деньги — ну как их перевозить? в чемодане? Ведь ни чеков, ни кредитных карточек, как у американцев, у людей нет, и вообще, кто при такой инфляции держит деньги в банке?
Стюард и стюардессы натянули на «Гундареву» ее платье, и стюардессы увели ее по проходу к себе, в свой служебный отсек между первым и вторым салоном. Лысый «Евстигнеев» ушел в хвост самолета под руку с юным стюардом. Пассажиры самолета обменялись красноречивыми взглядами и вернулись к своим делам: кто читать «Иностранную литературу», кто дожевывать свои деликатесы. Патрик снова застучал на своем «лаптопе», Лэсли с американским упрямством снова сунула в уши поролоновые пробки и натянула на глаза повязку — «невидимку», и Александра тоже нырнула в свой сон.
Тихо было в небесах над Россией, и Александра уснула мгновенно.
Но где-то через час — опять грохот, крики, землетрясение.
Открыв глаза, Александра увидела отступающего по проходу умытого «Евстигнеева» с гладко зачесанным нимбом оставшихся волос вокруг блестящей лысины и наступающую на него дебелую златозубую блондинку.
— Люди! Слушайте его, люди! — кричала она, сияя. — А ты, мерзавец, громче скажи! Громче! Я брала твои деньги, коммунист ты поганый?
— Нет, не брала, — лыбился «Евстигнеев».
— Громче, падла! Чтоб все слышали! Я украла твои деньги?
— Нет, не украла.
— Люди, вы слышали? Ты, паскуда, извиняться будешь?
— Я извиняюсь.
— Нет! Не так! Громче! Ты меня, курвец, на весь самолет позорил! Теперь на весь самолет извиняться будешь! Понял?!
— Понял. Я извиняюсь.
— Нет, ты туда иди, дальше! — она толкнула его по проходу вглубь самолета и с такой силой, что он чуть не упал. — Стой, тля! Вот здесь! Здесь тоже скажи: я брала твои деньги, сука ты мерзкая?
Патрик, ликуя, встал на сиденье — такого накала страстей он не видел даже в Гарлеме!
— Да, ладно вам, женщина! — стали вступаться пассажиры за лысого.
— Не надо! — сурово отмахнулась от них «Гундарева». — Он, подонок, меня еще в аэропорту ловил! В туалет зазывал! А я его отшила — я ж не блядь, я честная женщина! Ну, сучонок, я брала твои деньги, а? В голос говори, людям!
— Не брала, — твердил лысый. — Я извиняюсь.
— Он извиняется! Люди, вы слышите? Они теперь все извиняются! Он свой кошелек спьяну под кресло выронил, а на меня попер!
— Я извиняюсь.
— Да я тя убью, мерзавец! Ты мне ноги целовать будешь!
— Буду.
— На! Целуй! — Она вдруг подняла свою пудовую ногу, а «Евстигнеев» согнулся, как кронштейн настольной лампы, и чмокнул ее в толстую коленку.
Самолет стонал от хохота.
Только татарин, сосед Александры, говорил возмущенно:
— Нет, мужчину так унижать нельзя. Хватит над ним издеваться!…
Но его никто не слушал.
Блондинка-продавщица снова толкнула «Евстигнеева» — еще дальше по проходу.
— Я тебя все равно убью, ублюдок! Скажи и тут людям: я брала твои деньги?
И только протащив его до самого конца салона, вернулась в свое кресло. Но остыть не могла:
— Подонок! Нет, я его все равно убью за позор! Он в Москве дальше аэропорта живым не уйдет! Где мой паспорт? Катя, — обратилась она к своей соседке, — ты мой паспорт не видела? Он же в кошельке был. Елки-палки, опять паспорт пропал! Из-за этого подонка! — Она вывалила из сумки все свои вещи, вытянула из-под короткого платья тяжелый бязевый патронташ с брикетами денег, но паспорта и там не было, и она завыла в голос: — Да что ж я такая несчастная, люди! Опять паспорт пропал! Второй раз за день!
Стюардессы и пассажиры полезли под кресла, кошелек с паспортом нашелся где-то в Двадцатом ряду, и «Гундарева» счастливо затихла с ним в своем кресле.
Лэсли вставила пробки в уши, но тут зажглись табло «Пристегнуть ремни» и по радио объявили:
— Наш самолет приближается к столице нашей Родины, городу-герою Москве! Просьба всем пристегнуть привязные ремни и привести спинки кресел в вертикальное положение!
Лэсли вынула пробки из ушей.
— Не дали иностранцам поспать! — сказала златозубая «Гундарева» за спиной Александры и тронула ее за плечо. — Скажи своему Робсону, что я извиняюсь.
— Ладно, бывает… — отмахнулась Александра и увидела, что улыбающийся «Евстигнеев» снова подошел к их рядам.
— Ну, что ты пришел? — спросила у него златозубая. — Уйди с глаз моих! Уйди к своему Зю Гану!
— Мириться пришел, — сказал лысый заискивающе.
— Уйди от греха! Я убью тебя, понимаешь? Я тебя размажу! По аэропорту!
— Мужчина, сядьте! — стюардессы под руки увели лысого в конец самолета.
«Ту-134» грохнулся колесами о посадочную полосу, подпрыгнул, снова прильнул к земле и покатил, гася скорость, к аэровокзалу вдоль череды осколков развалившегося «Аэрофлота» — самолетов с разномастными надписями на бортах: «САМАРА», «КУЙБЫШЕВСКИЕ АВИАЛИНИИ», «TUMEN-AIR», «BASHKIRIA»…
Шофер Штаба избирательной кампании президента встретил их при выходе с летного поля, вскинул на плечо тяжеленные сумки Лэсли и Александры. Они прошли через аэровокзал к «ауди», сели в нее и медленно покатили к выезду из аэропорта. И тут в двери аэровокзала они опять увидели свою златозубую
