Винсент не верил своим ушам:
— Ты не шутишь?
— С тобой пошутишь…
— Значит… Значит, мы можем заплатить «Мерседесу» и получить все машины?
— Можем.
— И отдать полмиллиона «Ллойду»?
— Без проблем.
— И выдать зарплату американцам, которых я привез?
— Легко. Кстати, я пригласил их сегодня в Большой театр. Ты пойдешь с нами?
— Но почему же ты прятался от меня две недели?
Брух взорвался, не выдержав его тупости:
— Чтобы вся Москва видела, что даже ты без денег! Ты же наш партнер! А кто твои клиенты? Банкиры! — и Брух махнул рукой. — Ладно, ты все равно не поймешь наши игры. Иди побрейся и скажи мне наконец, на хрена ты выломал душ из стенки?
Винсент тупо пошел бриться, но вдруг повернулся:
— А как насчет броневых материалов? Мне нужны кевларовые панели, сталь, углепластик…
Болотников вздохнул:
— Все военные заводы стоят — рабочие бастуют.
— Но ты же заплатил за них, не так ли?
— Конечно, я заплатил! — нервно ответил Болотников. — Ладно, что-то придумаем…
— Что ты можешь придумать? Nado dat! — сказал Винсент.
— Может быть, — подтвердил Болотников. — Только кому?
А минуту спустя, когда Винсент, напевая из мюзикла «Эвита» «Don't cry for me, Argentina!» (He плачь по мне, Аргентина!), мылся в душе под струей из кривого и вырванного из стены душа, Болотников вошел в ванную и спросил:
— Так ты идешь с нами в Большой?
— Sure! Конечно! — ответил Винсент и пропел ему из той же песни: — «But truth is I'll never leave you!» (Клянусь, я тебя не брошу!)
— Как раз об этом я хотел спросить, — сказал Болотников. — Ты не устал от России?
— Скажу тебе честно, — ответил Винсент, закручивая кран, который никогда не закручивался до конца. — Я смертельно устал от твоей ебаной страны! Посмотри на этот душ! А ваша вода? Понюхай ее! Это чистая хлорка, моя кожа горит после каждого душа! А ваша еда! А прачечные! А отравленный воздух!
— Тогда… Может, ты продашь свою часть бизнеса?
Винсент замер с полотенцем в руках и в упор посмотрел на Болотникова. Но светлых глазах этого блудливого вундеркинда была одна детская честность. Однако Винсент уже знал ей цену. Теперь, когда он, Винсент, построил весь бизнес и осталось только клепать броню на «мерседесы», которые русские готовы раскупать как хот-дог, Брух и Болотников хотят откупить у него этот бизнес! Винсент усмехнулся.
— А ху-ху не хо-хо? — сказал он по-русски. — Между прочим, я так люблю вашу страну, что помог вашему президенту собрать деньги на зарплату шахтерам! Ot'ebis, молодой человек!
— Well, — сказал Болотников. — Я только спросил.
40
В Большом давали «Лебединое озеро», и американцы таяли от удовольствия. А Винсент… Хотя Винсент не любил балет и терпеть не мог «этих танцующих педерастов», но на этот раз — то ли потому, что он только что заработал двести тысяч, то ли потому, что прямо перед ним сидела его возлюбленная Александра с ее дразняще-пленительными прядями волос на оголенных плечах и высокой шее, — Винсент расслабился и вместе с музыкой летал над сценой, над залом и над всей этой beloved fucking Russia. И в антракте он щедро угощал в буфете «свою команду» шампанским, и острил, и заглядывал Александре в глаза, и видел в них зовуще-волшебные глубины новых лебединых озер, и после спектакля приглашал всех в соседний ночной ресторан «Метрополь» и в дискотеку «Арлекино». Но Лэсли Голдман сказала, что им нужно к утру приготовить новое «мэмо» для Тан Ель, которая теперь возглавила всю избирательную камланию отца.
— C'mon! — настаивал Винсент, стоя с американцами под колоннами парадного входа в Большой театр в ожидании машин Болотникова и Бруха. — Как вы можете работать после такого спектакля?! Жизнь коротка! Смотрите на этот снег! Вы в России, в снегу! Подождите минуту!
Он сбегал к соседнему цветочному ларьку, купил три роскошных букета алых голландских тюльпанов и преподнес два из них Александре и Лэсли, а третий…
— Алекс! — сказал он Александре. — Ты поможешь мне вручить его балерине? Пожалуйста!
— Я не знала, что ты такой романтик, — сказала Лэсли, тронутая его букетом. И села в подошедшую служебную «ауди». — Но нам действительно нужно работать, и нам нужна Александра.
— Я привезу ее, не беспокойтесь! — Винсент удержал Александру за локоть.
— Не забудь про нашу зарплату! — напомнил ему Патрик Браун, втискиваясь на заднее сиденье за Марком Бреслау, толстой Голдман и длинноногим Рэйнхиллом.
— Завтра получите, — успокоил его Винсент. — Пока!
— Саша, ты нам нужна! Really! — сказал, отъезжая, и Бреслау.
— Вдруг я всем понадобилась… — счастливо улыбнулась Александра, глядя вслед укатившим в ночь машинам.
— Это потому что ты очень красива! — просто сказал Винсент.
Она посмотрела ему в глаза и усмехнулась:
— Это Чайковский на вас так подействовал. Пошли, вы хотели вручить букет балерине, — и взяла его за руку, чтобы повести вокруг театра к служебному входу, откуда выходят артисты.
Но он удержал ее:
— Wait! Этот букет тоже твой, — и объяснил в ответ на ее недоумение: — Просто я хотел задержать тебя. Поедем куда-нибудь… — Они подошли к его «мерседесу» и Винсент открыл ей дверь. — В ресторан, в бар — куда угодно! Это твой город — покажи мне его.
— Винсент, вы же слышали, — сказала она, садясь в машину, — мне нужно на работу, они ждут меня.
— К черту работу! Ваш президент подождет, пока мы выпьем по дринку! И вообще, что вы там делаете?
— Я не могу вам сказать. Это секрет.
Винсент возмутился:
— От меня? Я привез их сюда!
Александра промолчала.
— Куда мы едем? — спросил он.
— В «Президент-отель».
— Боже! Никакой романтики! — он тронул машину. — Между прочим, откуда ты знаешь итальянский?
— В Инязе нам полагалось учить два языка. Но я не работала с итальянским и почти все забыла. Куда вы едете?
— Я не знаю. Скажи мне — это же твоя страна.
— «Макдоналдс». На Тверской…
— Что?!! — изумился он.
— Когда я начинала учить английский, я прочла, что все американские подростки назначают свое первое свидание в «Макдоналдсе». Это правда?
— Я не знаю. Я никогда не думал об этом… Хотя — да, это правда. Мое первое свидание тоже было в «Макдоналдсе».
— Расскажите мне о нем.
— Тут нечего рассказывать. Мне было четырнадцать, а ей тринадцать. У нее было странное имя — Мира. Я думаю, она была венгерка. Мы съели по гамбургеру и пошли в кино.
— Какое?
