его ультрасовременным оборудованием, соляриями, зимними садами и отделанными карельской березой коридорами стоит абсолютная, или, точнее, мертвая, тишина. И вдруг…
Дверь распахнулась рывком, как от взрыва.
— Винсент! — влетела в палату Александра, в руках у нее были цветы. — Are you okay?
За ней вошли дежурный врач и медсестра.
Винсент видел ее огромные встревоженные глаза, ее прекрасное лицо и разметавшиеся по плечам волосы.
— Oh, God! — сказал он. — You are so beautiful! (Ты так прекрасна!)
— Перестаньте, Винсент! Как вы себя чувствуете?
— Честно?
— Да! Конечно!
— Я чувствую себя дерьмом. Ко мне пришла самая прекрасная женщина в мире, а я в больничной пижаме.
— О Винсент! Прекратите! — Она чмокнула его в небритую щеку и оглядела палату. — Что вам тут нужно?
— Так же честно?
— Нет, на самом деле!
— Ты имеешь в виду — мое последнее желание, да? Док, вы не могли бы выйти?
Доктор и медсестра усмехнулись.
— Нет, я серьезно. Пожалуйста, выйдите, — попросил их Винсент.
— Зачем? — удивилась Александра.
— Ты же хочешь узнать, что мне нужно. Мне нужно, чтобы ты поцеловала меня так, как тогда в «Президент-отеле». Если ты немедленно не сделаешь это, я умру.
— Винсент! — сказала она укоризненно.
— На этот раз я не шучу, — произнес он и без всякой улыбки пытливо посмотрел ей в глаза.
От этого взгляда нельзя было отвернуться или отделаться шуткой.
Александра замерла, улыбка сползла с ее лица. И какая-то особая взаимопритягательная энергия вдруг потекла по их летящим друг к другу взглядам.
Медленно, почти безотчетно Александра приблизилась к Винсенту, наклонилась над ним и прильнула к его губам.
Он закрыл глаза.
Врач и медсестра принужденно улыбались. Но поцелуй затягивался не на шутку, это уже выходило за пределы платоники. Винсент обнял Александру за плечи, его тело напряглось под больничным одеялом и аркой восстало навстречу ее телу, и Александра, слабея, уже прижималась к нему всей грудью — не только как к отцу, которого у нее не было с трех лет, но и как к мужчине, которого у нее не было, оказывается, никогда…
Врач кашлянул, потом еще раз, громче.
Александра с усилием оторвалась от Винсента, а он, не открывая глаз, упал спиной на койку и произнес умирающим голосом:
— О Бог, я умираю… Доктор…
— Ой! Доктор! — испуганно вскрикнула Александра и схватила его за руку.
Винсент открыл глаза:
— Я пошутил, Саша. Я люблю тебя. Я люблю тебя всем своим больным, черт его побери, сердцем.
— Вы сукин сын! Я же правда испугалась!
На телеэкране под звуки гимна американский и русский президенты шли вдоль строя почетного караула.
— Я думаю, на сегодня достаточно, — сказал врач.
— Секунду, док! — попросил Винсент и жестом подозвал врача к себе поближе. — Мне нужна бутылка шампанского.
— Да вы что! — возмутился доктор. — Это больница!
— Com'on, doc! Это «кремлевка». У вас тут есть все.
— Винсент, не нужно! — сказала Александра и усмехнулась: — Я все равно не пью сегодня.
Но Винсент отмахнулся:
— Конечно, пьешь! Сегодня мой день рождения. Ради этого и Клинтон прилетел.
56
— И Клинтон, и Ширак, и даже мой друг Коль прилетели сюда не для того, понимаешь, чтобы меня поддержать. Конечно, мы обнялись перед камерами, они сказали какие-то слова для прессы. Но… Главное случилось вчера в Спасо-Хаус. Клинтон закатил ужин моей оппозиции и позвал на него Зю Гана. Всех остальных — ладно, это мелочь. Но коммунистов! То есть если в США они устроили ему смотрины, то здесь это было почти сватанье. Они, понимаешь, посчитали: раз у нас с ним одинаковый рейтинг, то и шансы равные. Чего ж им не подкормить будущего коммунистического президента…
Ель Тзын, толкая детскую коляску со спящим младенцем, неспешно шел по весеннему парку на своей ближней даче в Завидове — медлительный и крупный, роняющий короткие тихие фразы, как Брандо- Корлеоне в разговоре со своим сыном Майклом. Только вместо сына рядом с президентом шла его дочь.
— И вот тебе первый, понимаешь, результат, — продолжал он. — Международный валютный фонд заморозил нам очередной транш, триста сорок миллионов долларов. А мне сегодня мой шофер говорит… Ему, понимаешь, весь кремлевский автопарк поручил сказать мне, что они уже третий месяц без зарплаты. То есть денег в казне вообще нет — все разворовали, мерзавцы! Но просить у Клинтона я не буду.
— А у Коля? — негромко спросила дочь.
— Просить ни у кого нельзя, запомни! Кто просит — уже проиграл. Даже если выпросил. Нет, всегда делай так, чтобы сами пришли и дали.
— Но как? Мне уже нечем даже плакаты оплатить!
— Знаю. Ты круто развернулась. Это хорошо. Хотя и у тебя, понимаешь, воруют. — Он жестом остановил ее ответную реплику. — Не важно. Думаешь, у Клинтона все чисто? Но проверять мы будем не твоих орлов, с ними потом… А сейчас… Раз у нас нет денег, то Зю Гану тем более пора перекрыть кислород. Поэтому назначишь его банкам проверку. Настоящую. И всем остальным, кроме Ле Ведя. Когда перекроешь кислород всем, кроме него, он поймет. И придет к тебе торговаться.
— Ко мне? — удивилась дочь.
— Он придет к тебе, чтобы прорваться ко мне. Но принять его должен твой помощник, не выше. А ты будешь делать вид, что он нам вообще не нужен. Мол, лишишь его банк лицензии и — все, нет генерала. Понимаешь? Нужно, чтоб он сам стал на задние лапы…
В глубине аллеи возникла фигура генерала Бай Су Койя, он стремглав бежал к президенту.
— Видишь? — сказал дочери президент. — Так никогда не бегай. И сыну не разрешай. — И предупредительно поднял руку, приказал подбежавшему генералу: — Тихо. В чем дело?
— Едут, товарищ президент! — доложил Бай Су Кой. — Уже въезжают!
— Ну и хорошо, подождут. — И президент, не ускоряя шага, направился к видневшимся вдали воротам дачи.
Кортеж мотоциклистов и лимузинов с трепещущими на капотах американскими флажками наезжал в эти ворота. Мотоциклисты и передняя машина охраны проскочили вперед, к даче в глубине парка, но вторая машина остановилась, кто-то открыл заднюю дверь, и из лимузина молодо и энергично выскочил Билл Клинтон.
— Hello! — закричал он издали. — It's great! Замечательно! Дед и дочка! Хиллари, иди посмотри ребенка!
Президент, не ускоряя шага, двигался ему навстречу с широкой улыбкой на лице. И по дороге негромко говорил дочери:
— Он так сияет, понимаешь… Как будто уже дал Зю Гану миллиард…
А когда Билл и Хиллари приблизились, передал дочери детскую коляску и распахнул руки для объятий со своим лучшим американским другом.
