— Профессор Костаки, косметолог, — небрежно сказал Гольдин, идя к машине. — Это я устрою.
— Нет. Косметолог — это не то. Мне нужен один мальчик, который остался там, в милиции. Ему лет семнадцать, зовут Сашей…
— Так! Значит, интересуешься мальчиками?! — опять начал издеваться Гольдин. — А я не знал, что это лечит лицо…
— Прекратите! Он мне нужен по делу! — сказала я чуть горячей, чем следовало бы. — Он лечит руками.
— Уже?! В семнадцать лет?! Мог бы…
— Хватит!!!
— Тогда зачем так краснеть, дорогая? — Гольдин остановился у машины и, прикуривая от зажигалки очередную сигарету, насмешливо посмотрел мне в глаза снизу вверх. — И ты уже у него лечилась? Прямо в милиции?
— Вы отвратительный тип!
— Это-то ладно! — согласился Гольдин, садясь в машину. — А вот что мне не семнадцать лет — это жалко…
13
23.55
Гостиница «Пекин» построена буквой «Г», а номер 512 находится в середине длинной стороны здания, окном во двор, и выглядит точно таким, каким Котов описал его в рапорте министру. Конечно, до моего вселения двери номера были опечатаны прокуратурой, но и этот вопрос Котов решил еще тогда, когда я была в МУРе.
Теперь я сидела в номере, тупо глядя в темный и мокрый от дождя квадрат единственного окна. Запудренный синяк под глазом наливался огнем, как уголь в жаровне. Все тело ныло от усталости, а внизу живота саднило. За окном шел дождь, тонкие струйки воды елозили по оконному стеклу. В номере было удивительно тихо, хотя внизу, в ресторане, наверняка играл оркестр. Конечно, Лариса ошиблась, сказав мне в Полтаве, что в гостинице «Пекин» нет проституток. В лифте я видела пару таких валютных фиф, что ни в сказке сказать, ни пером описать — жар-птицы! Все манекенщицы Славы Зайцева ничто по сравнению с этими дивами. И при этом не они липли к двум пожилым, в черных фраках и бабочках иностранцам явно дипломатического ранга, а иностранцы к ним: один щекой прижимался к оголенному плечу своей высокой блондинки, второй держал свою королеву за руку, как влюбленный школьник, и оба шепотом ворковали что-то не по-русски. А девочки кивали им высокомерно и снисходительно. Судя по их «фирменному прикиду», запаху «Шанели» и перстням с настоящими бриллиантами, эти девицы спокойно могли бы сами заплатить своим мужикам по сотне долларов за ночь, а то и больше… Вежливо пропустив дам вперед, иностранцы вышли на четвертом этаже и, обернувшись ко мне, сказали негромко: «Гуд найт!» И мне вдруг показалось, что какая-то иная, инопланетная жизнь пролетела мимо меня, тихо дохнув на меня запахом «Шанели» и хорошего мыла. «Да, — подумала я, — это не то что в окраинном „Золотом колосе“, где грязные и дешевые б…и обслуживают провинциальных командированных и, как пьяные козы, всю ночь блюют в туалетах, в коридорах и даже в вестибюле гостиницы. Нет, в центре Москвы все куда респектабельней…»
То ли потому, что окна гостиничного ресторана выходили на другую сторону, то ли оттого, что по бериевскому проекту стены тут метровой толщины (на подоконнике, например, можно спокойно поставить ванну или кровать), но, так или иначе, в мой номер не проникал снаружи ни один звук. Дождь продолжал слезить оконное стекло. За окном был пустой и темный гостиничный двор и такая же пустая, вся в лужах, спортивная площадка, примыкающая к четырехэтажному темному зданию школьного образца. Над лужами на высоком столбе был просвет, в котором изредка мелькали фары машин. Там была улица Гашека…
Почему я хотела поселиться именно в этом номере? Конечно, не для того, чтобы с лупой облазить тут весь пол, осмотреть подоконник, форточку, шпингалеты. То есть и это будет, какие бы в МУРе ни были титаны дактилоскопической экспертизы. Не зря же я почти бессознательно свистнула в МУРе лупу… Но вряд ли я что-то здесь найду. Просто надо же мне начать от чего-то танцевать в моих поисках этой американки! Котов и его команда продемонстрировали мне и Куркову их работу, но Лариса — будем говорить прямо — наняла меня как личного сыщика, и я должна сама искать эту Стефанию Грилл, невзирая на то что весь МУР ее найти не может. А все остальное нужно пока отсечь. В этой гадалке Грилл — разгадка заговора. Так почему бы мне не начать танцевать от номера 512? Тем более что лучшее место жительства для меня и придумать трудно — самый центр Москвы, рядом улица Горького, площадь Маяковского, метро…
Я сидела и смотрела в окно. Этот мигающий под ветром фонарь завораживал и нервировал. А в памяти все возникала та девочка-кукла с ее: «Милиционер, а кошку можно потрогать?» Господи, Анька, чем ты занимаешься?! Какие-то Власовы, Курковы, Котовы… Ребеночка нужно рожать, ребеночка! И не от стервозного Белоконя, а от такого мальчика, как Саша. Да, от Саши я бы родила красивую девочку, сероглазенькую и умную… Интересно, а мигал ли этот фонарь три дня назад, когда Лариса поселила в этот номер американку Стефанию Грилл? Ведь тогда тоже был вечер, они пошли в буфет на шестом этаже, поужинали, а потом Стефания вернулась в номер…
При мысли о буфете я вдруг ощутила, как остро хочу есть. Конечно, в ресторан идти поздно, да и денег нет, а буфет на шестом этаже уже наверняка закрыт, но, может быть, у дежурной по этажу можно купить чай и печенье? Я встала. Мой дешевый дерматиновый чемоданчик, доставленный в гостиницу шофером, лежал на подставке для багажа. Я расстегнула круговую молнию чемоданчика, вытащила из него свою сумочку. В ней лежали мои документы, кошелек, та самая лупа, которую я нечаянно стырила в МУРе, биппер и мой служебный пистолет Макарова. Я выложила лупу из сумки в чемодан и заглянула в кошелек. Там было двадцать шесть рублей — все мое состояние, которое прилетело со мной из Полтавы в кармане милицейского кителя. Закрыв сумочку, я повесила ее на руку, вышла из номера и заперла дверь ключом с тяжелой гирькой.
Гостиничный коридор был пуст, если, конечно, не считать дежурной горничной — молодой крашеной блондинки с увесистой грудью. Раньше эта должность называлась «дежурная по этажу», но теперь в связи со сближением с Западом этих стукачек переименовали. Наша дежурная сидела в самом начале коридора за совершенно пустым столом и вязала, но, увидев, что я вышла из номера, замерла со своим вязаньем в руках и смотрела на меня в упор. Слева от нее была широкая мраморная лестница, а по обе стороны этой лестницы — двери лифта. То есть дежурная видела все: коридор, двери всех номеров, лестницу, лифт. Пройти тут незамеченной, а уж тем более вывести кого-либо насильно из номера и из гостиницы действительно немыслимо, этот Белоконь прав! Я подошла к дежурной, кивнула наверх, на шестой этаж:
— Буфет уже закрыт, наверное?
— Уж полчаса как закрылись. — Дежурная с острым любопытством поглядела на мой припудренный синяк. — Но буфетчица еще там. Попробуй…
— Спасибо… — И я поднялась на шестой этаж.
Там, как и на пятом этаже, справа от лестницы сидела за столиком дежурная горничная. А буфет был слева, как бы в алькове коридора. Но, конечно, плотная шеренга стульев зубасто отгораживала его от фойе, показывая, что буфет закрыт. За этой шеренгой пожилая толстушка в кремовом халате и сером фартуке влажной тряпкой протирала столики, смахивала мусор в ведро и, конечно, слушала радио.
«Суда над Чурбановым, зятем Брежнева и бывшим первым заместителем министра внутренних дел, ждали давно. Он обвиняется в получении более чем на полмиллиона рублей взяток только в одном Узбекистане. Пока шло следствие, молва разносила еще более фантастические подробности. Недавно стало известно, что арест наложен на чурбановские драгоценности и вещи…»
Увидев, что я иду по лестнице к буфету, буфетчица крикнула мне из-за стульчатой загородки:
— Закрыто! Закрыто вже!
Мягкое «вже» выдало в ней украинку, и я поспешила воспользоваться этим.
— Та може вы дастэ мэни хочь кэфиру? — сказала я по-украински. Она посмотрела на меня:
— А ты звидкиля?
