Я молча выпила спирт одним глотком, как учили меня, когда я работала в Заполярье. Приятный жар пробежал к желудку, и я сказала хрипло:
— Дайте закурить…
— К сожалению, здесь не курят, — ответил он. — Но если очень хотите, можем выйти на улицу.
Я кивнула и пошла за ним.
Курилка была под навесом из густых сосновых веток, по которым шуршал дождь. Кроме нас — меня и Белоконя — здесь было еще несколько офицеров, они нервно курили и не разговаривали друг с другом. Только каждую минуту поглядывали на свои ручные часы.
Белоконь тоже глянул на часы, жадно затянулся, потом спросил, делая вид, что не смотрит в мою сторону:
— Скажите, Аня, вы замужем?
«Так, — подумала я, — интересно! Неужели он собирается сделать мне предложение? В такой момент!»
— Вообще-то нет, — сказала я. — А что?
— Ладно… — сказал он. — Отложим этот разговор… — И опять посмотрел на часы.
— А что будет через час? — спросила я.
— Не через час, а уже через сорок семь минут, — сказал он. — Гм… Думаю, что теперь могу вам сказать… Это танковый полк Девятого управления КГБ, он охраняет правительственную трассу из аэропорта в город. Кстати, когда вы с Ларисой ехали в аэропорт встречать Горячева из отпуска, именно этот полк вас охранял. И сейчас по всему Киевскому шоссе тоже стоят посты охраны, потому что все Политбюро в полном составе вот-вот поедет в аэропорт встречать Горячева. Через сорок минут его самолет приземлится. Шесть минут на рулежку, а потом… Ровно в 15.15 мы перекрываем Киевское шоссе и берем все Политбюро прямо на летном поле при встрече Горячева. И ставим ультиматум: Горячев уходит в отставку. Политбюро избирает нового генсека. Вот и все.
— А вы не боитесь, что после этого Горячев сразу станет национальным героем, как Ельцин или Дубчек?
Белоконь посмотрел на меня с такой оторопью, как будто увидел впервые, и сказал:
— Слушайте, а вы действительно умная баба!
— Вы мне это и раньше говорили…
— Ну, тогда я так, просто… — Он усмехнулся. — Ладно, я вам скажу. Это тоже продумано. На Горячева у нас есть компромат еще со времен его работы в Ставрополе. Или вы думаете, что такую карьеру в партии можно сделать чистыми руками? И как только мы это опубликуем…
— Понятно. Кто же вместо него?
— Это не военный переворот, Аня, — терпеливо сказал Белоконь. — И не заговор Лигачева или Чебрикова, как считает Лариса. Это патриотическое движение всего среднего эшелона власти. Понимаете… — Он замялся, а потом словно преодолел себя: — Мне не хотелось об этом говорить, но — ладно, скажу. Я… я знаю, что вы увлечены этим Сашей Чижевским. И соответственно — всякими демократическими идеями. Потому что это звучит красиво — демократия, плюрализм, многопартийная система! Но беда в том, что все эти красивые идеи на деле толкают Россию к распаду. А мы… Да, про нас говорят, что мы реакционеры и шовинисты, мы знаем. Но мы хотим удержать страну на краю пропасти. Мы хотим спасти родину от гражданской войны и распада. Пусть не навсегда, пусть на тридцать, на двадцать лет! А потом будет видно. Двадцать лет — это тоже немало. А кого они выберут вместо Горячева — Лигачева, Чебрикова или Рыжкова — какая разница? Любой из них будет знать, кто его поставил у власти и зачем. А если и этот не справится, мы вызовем Громова из Афганистана. Родину нужно спасать, понимаете?
Я поняла. У генерала Громова, командующего нашими войсками в Афганистане, конечно, есть опыт наведения порядка.
— Кстати, именно об этом я хотел поговорить с вами на Киевском вокзале… — сказал Белоконь.
— А что будет со мной? — спросила я.
— Ну… Это будет зависеть… — Он посмотрел мне в глаза своими красивыми синими глазами и уклончиво повел головой.
— От чего? — настойчиво спросила я, хотя уже понимала, что он имеет в виду. Он усмехнулся:
— Когда я пришел в МУР, Котов был моим учителем. И он говорил: все нужно делать по этапам и не забегать вперед. Так что, Анечка, давайте сначала спасем Россию. А потом разберемся…
— Ладно, — сказала я. — Только дайте мне еще выпить. Я мерзну…
36
14.50
Я сидела в углу бункера, на каком-то вещмешке, держала в руке почти пустую флягу и отхлебывала из нее крупными глотками. Рядом лежала Стефания Грилл — мокрая и все еще без сознания. Я не была пьяна, хотя в моей ситуации напиться было бы самое верное дело. Я выдала Горячева, и это с моей помощью все эти патриоты избежали ловушки, которую поставил им Курков. А Гольдин погиб… Интересно, как же Курков, начальник Первого управления КГБ, не знает, что у него под носом целый год полк КГБ — на стороне заговорщиков? Впрочем, он же занимается зарубежными операциями, а войска охраны правительства принадлежат Девятому управлению… Теперь они скинут Горячева, поставят вместо него Чебрикова или Лигачева, и — прощай, Саша Чижевский! При Лигачеве ты не скоро выйдешь из лагеря. Если вообще выйдешь когда-нибудь…
А я? Что делать мне? Выйти замуж за Белоконя? И вместе с Зиной, Окуловым и прочими наводить в России порядок, хватать и сажать за решетку демонстрантов, уличных музыкантов и евреев? Кстати, как тогда Гольдин сказал? «Если Горячев сейчас исчезнет, кто бы ни пришел вместо него, в стране начнется гражданская война. И в этой войне первым делом начнут резать „жидов“. Кажется, так. И наверно, он прав — я еще в Полтаве слышала, что у „Памяти“ есть списки всех евреев и армян Москвы и Ленинграда, уже приговоренных ими к расстрелу. „Милиционер, а кошку можно потрогать?“ — скажет и мне маленькая девочка с голубым бантом…
Мысли путались в голове. Картина взрыва горячевской дачи и падающего в огонь тела Гольдина стояла перед глазами и не исчезала от спирта.
В стороне, у стенки с картами вдруг прозвучало:
— Объект вошел в зону радаров! Направление юго-юго-запад. Скорость 750 километров в час. Высота 7200…
Командир полка встал, глянул на свои ручные часы.
— Приготовиться заводить двигатели, — спокойно сказал он кому-то из офицеров, и тот тут же повторил эту команду по своей рации.
А второй офицер деловито объявил, надевая на голову шлемофон:
— Свернуть штаб! Товарищи патриоты, по машинам!
В небольшой суете, которая тут же возникла, почти одновременно прозвучали новые сообщения:
— Радиоперехват! Авиадиспетчер аэропорта дал объекту добро на посадку!
— Правительственная колонна сворачивает с Киевского шоссе на Внуково. До аэропорта шесть километров…
— Расчетное время посадки объекта — двенадцать минут!
Офицеры и солдаты штаба стремительно сворачивали штаб — уносили к выходу буквально все: карты со стен, рации, телефоны. Зина подошла ко мне, вытащила из кармана шприц, отломила носик от капсулы и стала набирать в шприц жидкость из этой капсулы. Я смотрела на этот шприц с ужасом, но она сказала:
— Не бойся. Это просто снотворное.
Она выжала из иглы тонкой струйкой фонтанчик и уже наклонилась ко мне, но возникший неизвестно
