руки, лег на нее, ногами разведя в стороны ее худенькие ножки. Она пробовала сжать эти ноги последней, безнадежно-покорной попыткой, но я сказал: «Подожди, не мешай, все будет хорошо», — и руками еще приподнял ее коленки, чтобы открыть своему Брату прямой путь.
Теперь он, мой Брат, мягко наплывал на нее, влажно касался теплых губок и властно, настойчиво, но и не спеша вжимался в ее крохотную, еще закрытую щель. Я чувствовал, что уже на пределе, и только каким-то особым усилием воли переключил свое внимание на что-то постороннее.
Тихое, вздрагивающее, ожидающее боли существо лежало подо мной с плотно сжатыми веками, с разметавшимися по подушке льняными волосами, с открытыми губами, тонкой шейкой, хрупкими плечиками и неровно дышащей грудью.
«Кончи ей на живот! — кричал я себе. — Кончи ей на живот и не мучайся! На кой хер тебе все это нужно — ведь ты не войдешь сейчас туда, целую ночь промучаешься и не войдешь…»
Но тут новый прилив похоти горячим валом отшвырнул эти мысли, мой Брат напрягся очередным напором крови, и я, уже не раздумывая, управляемый больше не мозгом, а темным и древним инстинктом, стал всей силой ног и бедер внедрять своего Брата в приоткрытые губки ее щели…
Если кто— нибудь утверждает, что человечество уже вышло из пещерного возраста -не верьте. Разве не об этом пещерном моменте насилия над девственностью мечтает каждый мужчина?…
Наташа застонала, я тут же перехватил ее рот рукой и зажал его ладонью так, чтобы позволить ее зубам впиться мне в ладонь, если ей будет уж очень больно, а она заметалась головой по подушке, но я и это остановил и только слышал из-под ладони ее стон, а между тем мой Брат продолжал напористо и мощно раздвигать устье ее щели.
Я чувствовал, как внутри этой щели какие-то хрящи неохотно раздвигаются, раздвигаются и наконец — о, фантастически божественный, сказочно сладостный миг ПРОНИКНОВЕНИЯ…
Я не почувствовал ни как я порвал ее пленочку девственности, ни как она вскрикнула под моей ладонью — я ощутил такое безмерное блаженство от теплой, горячей плоти вокруг моего члена, что в ту же секунду и кончил, едва успев выдернуть Брата из ее тела. Мощные приливы спермы выхлестывали из него с такой силой, что залили ей шею, грудь, подбородок. Затем, когда я упал рядом с ней на постель, нащупал рукой полотенце в изголовье кровати и стал вытирать им ее и себя, я увидел кровь на своем Брате, — ее кровь.
Да, это и есть момент истины — то, что осталось в нас от прапредков, — войти, вломиться в тело другого человека и омыть себя не только плотью его, но и кровью.
Может быть, поэтому так тянет мужчин к девчонкам — омыть свой член молодой горячей кровью…
Наташка лежала на боку, отвернувшись от меня лицом к стене, я с силой привлек ее к себе и стал целовать влажные от слез глазки.
Через несколько минут эти поцелуи стали взаимными, она отвечала моим губам и снова прижималась ко мне всем тельцем, как тонкий шнурочек, и уже что-то родное, трогательно свое было в этой девочке, и, спустя еще минут пять, мой безумец встал снова и позвал меня в новый бой.
На влажной, окровавленной простыне я снова имел ее — уже женщину. Еще не до конца раздвинутые хрящики ее щели сжимали моего Брата судорожно обхватывающим сжатием, и я чувствовал, что ей еще больно, невозможно принять его целиком, что я порву все ее внутренности, если сразу войду до конца, но минута за минутой я погружал его все глубже и уже учил ее:
— Помогай, помогай мне бедрами. Вот так… А теперь иди наверх, да, иди наверх, детка…
Тихий рассвет утопил в небе звезды, сиреневый свет лег на зеленое море, и новая женщина родилась в эту ночь на моих окропленных кровью и спермой простынях.
Я слышал, как скрипнула дверь Балиной комнаты, как тихие шаги прозвучали в коридоре и осторожно стукнула входная дверь, а потом за окном пробежали легкие шаги — это Валя выпустила своего олененка.
— Пора, — сказал я Наташке. — Уже светает. Тебе пора.
Бледная, с огромными глазами на белом личике, она встала с постели и пошатнулась — я еле удержал ее.
Потом, беспомощную, словно пьяную, я сам одел ее в трусики, шорты, рубашечку и сам завязал на ее груди алый пионерский галстук.
— Держишься? — я развел руки в стороны, проверяя, может ли она самостоятельно держаться на ногах.
Держалась.
Я вложил ей в руку туфельки на высоких каблуках:
— Ну, беги! Придешь сегодня ночью.
Она поднялась на цыпочки, поцеловала меня в губы, и ее глаза зажглись озорным веселым блеском.
— Спасибо, — сказала она с улыбкой. — Вы знаете, я была единственной девочкой в нашем отряде, и они все смеялись надо мной. А теперь… Спасибо!
Она чмокнула меня еще раз и, держа в руке свои туфельки и чуть поморщившись от боли внизу живота, пошла из комнаты.
Я проводил ее до выхода из коттеджа, открыл ей дверь и еще долго смотрел вперед, как без оглядки, чуть наклонившись тельцем она бежала от меня по аллейке к морю, к палаткам своего отряда.
Потом я вернулся в коттедж и голый, в одних плавках, вошел в Валину комнату.
Валя лежала в постели, прикрытая простыней до груди, и глаза ее светились мягким блеском сытой разнеженной кошки.
— Ну как? — спросил я.
— Иди сюда, — позвала она.
Я улыбнулся, подошел к ней и рывком сбросил с нее простыню.
Полное плоти, налитое женское тело, еще теплое от предыдущей похоти, лежало передо мной и тянуло ко мне свои смеющиеся руки.
… Через час или полтора звонкая дробь барабана и веселый пионерский горн разбудили нас.
Мы оделись и пошли на море искупаться.
Одетые в униформу пионерские отряды бодро маршировали мимо нас на общее построение лагеря, как полки на параде. 12-й отряд старшеклассников — сто двадцать девочек и сорок мальчиков — звонкими голосами пели детскую песенку:
«Антошка, Антошка, пойдем копать картошку!»
Мы с Валей остановились, пропуская их.
Сто двадцать юных девчонок шли мимо нас стройными рядами, высоко вскидывая тонкие девчоночьи ноги, и ни одна из них уже не была девочкой.
Глава IX
60 тысяч московских проституток
Волшебно озирался сад,
Затейливо, разнообразно;
Толпа валит вперед, назад,
Толкается, зевает праздно…
Венгерки мелких штукарей…
Крутые жопочки блядей,
Толпы приезжих иноземцев,
Татар, черкесов и армян,
Французов тощих, толстых немцев
И долговязых англичан —
В одну картину все сливалось
В аллеях тесных и густых
И сверху ярко освещалось
Огнями склянок расписных…
Я где-то читал, что самая знаменитая улица проституток на Западе -это какая-то 42-я улица в Нью-Йорке, что там, мол, на
