Андреевна предложила:
- Ну, пошли в операционную!
В предоперационной как раз находилась операционная сестра бригады, уже хорошо знавшая настойчивого студента, та самая Лидия Ивановна, что учила его искусству вязать хирургические узлы:
– А, Лёша! Ассистировать будешь? Ну, иди к третьему крану, мойся!
Дельцова постояла возле него с минуту, понаблюдала, как студент начал мыть руки, действуя по всем правилам, принятым в клинике, хотя и несколько неловко. Убедившись, что Алексей знает правила асептики, она тоже взялась за дело, привычно орудуя щётками у первого крана. В операционной было полутемно – освещался лишь дальний стол, за которым другая бригада кого-то оперировала. Были слышны негромкие отрывистые команды хирурга– оператора, раздавались сухие щелчки зубчатых замков кровоостанавливающих зажимов, гул аппарата искусственной вентиляции лёгких.
Через пять минут Дельцовой и Алексею санитарка подала по второй стерильной щётке, а ещё через пять минут – по третьей. Алексей с беспокойством почувствовал, что эта вроде бы простая процедура мытья рук утомила его. 'Ничего, привыкну!'– успокоил он себя. Подражая Галине Андреевне, он подальше отставил от себя кисти рук и подошёл к тазику со специальным раствором для завершающей обработки рук. Когда они оба прошли в операционную, Лидия Ивановна уже держала в руках стерильный операционный халат, предназначавшийся для Дельцовой. Стоя вполоборота к студенту и ни на секунду не выпуская того из виду (а вдруг забудется, нарушит стерильность?!), Галина Андреевна быстро нырнула в развёрнутый перед ней халат, держа руки высоко перед собой и чуть в стороны. Санитарка, которая обеспечивала бригаду (Да, теперь Алексей тоже стал членом оперирующей бригады!) щётками и раствором для рук, ловко завязала сзади тесёмки халата и маски, накинутой поверх хирургической шапочки и чуть коричневатой от частой стерилизации в автоклаве. Затем операционная сестра налила в сложенные пригоршней ладони Дельцовой стерильный глицерин и подала перчатки: по очереди – сначала правую, затем левую, держа их растянутыми за плотное резиновое кольцо у верхнего края. Клиника факультетской хирургии института была частью Школы. Всё здесь – алгоритм и последовательность действий и даже отдельных движений, подчинялось раз и навсегда заведённому порядку. Порядок этот был установлен профессором Сержаниным из соображений оптимальности и соблюдался неукоснительно и предельно чётко. В результате не только экономилось время (в хирургии, особенно – в неотложной, счёт нередко идёт на секунды). Следствием было и то, что как бы сама собой создавалась та молчаливая сплочённость и чёткость работы каждого из членов бригады, когда каждый делал и то, что было необходимо, и наилучшим образом. Как Алексею стало заметно несколько позднее, в клинике никогда, ни при каких самых трудных обстоятельствах не возникало той нервозности, которая в трудных случаях столь обычна для многих-многих лечебных учреждений. Но понимание важности Школы и чувства своей причастности к ней пришло к Фёдорову лишь годы спустя, когда он насмотрелся на порядки в других институтах и клиниках других городов.
А пока, в описываемый период, Алексей, стараясь действовать точно так же, как Галина Андреевна, облачился в халат, затем сунул кисти рук по очереди вниз – в перчатки и, сложив руки на груди перед собой, прошёл к операционному столу. Голова у него чуть кружилась. Как же, второкурсник в операционной, в оперирующей бригаде при полостной операции! Он не видел, что в глазах Дельцовой, которая и была-то всего на десяток лет старше него, но уже с большим опытом и клинической ординатурой за плечами, мелькнул лукавый огонёк: ей понравилось и старание Алексея, и сразу замеченные ею познания студента, явно выходящие за пределы программы второго курса.
После этой ночи Алексей переписал в приёмном отделении график дежурств по неотложной помощи в Воронеже клинической больницы № 2. После операции они отправились с Дельцовой в ординаторскую – записывать в две руки протокол операции: один экземпляр – в историю болезни, второй – в операционный журнал. Здесь Алексей переписал ещё и график дежурств Галины Андреевны. С тех пор Алексей стал постоянным добровольным помощником этой бригады. Ответственным за неотложную хирургическую помощь в миллионном городе (то есть ответственным ургентным хирургом) был кто-либо из ассистентов кафедры, кандидат наук. К концу второго курса все они хорошо уже знали Алексея, ставшего своим человеком не только в кружке, но и вообще на кафедре.
Как-то весной, незадолго до международного Дня солидарности трудящихся, Алексей с дежурства отправился прямо в 'физический корпус', хотя до занятий оставалось ещё более часа. В этом учебном корпусе располагались две кафедры – физики и нормальной физиологии. Практические занятия по физиологии в их группе вёл аспирант. Его армянское имя было труднопроизносимым и едва запоминаемым для русского. Кто-то из студентов прозвал аспиранта для краткости и совсем неподходяще Магометом. Тот знал об этом, но не обижался. Вообще аспирант был умным, чрезвычайно знающим, обаятельнейшим и лёгким в общении юношей. Жил он практически на кафедре, редко выходя из маленького, без окон закутка, именуемого 'аспирантской'. Здесь он паял какие-то приборы и ставил опыты, хотя его кандидатская диссертация была давно готова и стояла в очереди на защиту. Вот и сейчас 'Магомет' был здесь. Он оживлённо с кем-то спорил. Алексей, проходя мимо полуоткрытой двери, разглядел собеседника в ярком свете цилиндра лампы дневного света, закреплённой над рабочим столом. Это был всем известный в институте техник Володя. Из-за паралича ног он с удивительной ловкостью передвигался в инвалидном кресле. А известен он был своими действительно выдающимися качествами: у него имелось несколько десятков авторских свидетельств на изобретения и острый, совершенно непредсказуемый ум, хотя и никакого официально законченного образования. Всё очень и очень многое, что он знал, Володя постиг посредством чтения и долгих, порой мучительных размышлений. Иной раз отсутствие образования существенно подводило Володю в бесконечных дискуссиях, которые он вёл с учёными – работниками института (тогда он набрасывался на книги и вскоре ликвидировал свой пробел). Но, как правило, бывал прав. Во всяком случае – заставлял своих старших и остепенённых собеседников задумываться, порой наводя их на конструктивные мысли.
Вот и теперь постепенно беседа Володи с аспирантом превратилась в монолог, и Алексей чётко услышал заключительную фразу Володи, видимо подводящую итог дискуссии:
– Так что, не спорь – есть душа, есть! Ты лучше подумай, как ещё кроме крутильных весов, взвешивания и опытов с растениями это проверить, с какого боку подобраться! А я уж тогда по твоим идеям приборчик сооружу! Ну, пока! Пошёл я!
Алексей хорошо знал репутацию этого немолодого (как ему тогда казалось), лет уже под сорок, инвалида. Да и 'Магомет', который последние три месяца вёл их группу вместо слёгшего с язвой доцента Алексея Ивановича Лютова, не раз в весьма уважительных тонах ссылался на Володю. Аспирант умел организовать занятия так, что всегда оставалось свободное время, чего никогда не бывало на лабораторных занятиях, проводимых заболевшим доцентом. Студенты других групп им завидовали.
Нет, не из-за высвобожденного времени (когда всем желающим, завершившим выполнение задания и сдавшим результат преподавателю, разрешалось покинуть аудиторию). Завидовали именно тому, что аспирант всегда или рассказывал нечто интересное, выходящее за рамки учебной программы, хотя и связанное с ней, или подбрасывал студентам такие идеи, которые служили затем предметом долгих дискуссий в общежитии.
Поэтому Алексею не только крепко запала в память идея, высказанная умельцем-инвалидом, но и мелькнула мысль: 'Наверняка нам Магомет что-нибудь расскажет обо всём этом'. Зайдя в аудиторию, точнее – в учебную лабораторию, воздух которой был пропитан стойкими запахами эфира, лягушачьей крови и лабораторных крыс, Алексей пристроил свой портфель на столе, положил на него голову и моментально уснул.
Разбудил его шум, возникший оттого, что в аудитории началось занятие. Голова у Алексея была тяжеловатой, но молодой организм быстро преодолел утомление, вызванное ночной работой, и переключился на тему занятия. Вопреки ожиданиям, Магомет сегодня не только не затронул тему беседы, случайно услышанной студентом, но вообще был необычайно задумчив и молчалив, хотя, как и обычно, аспирант из девяноста минут выкроил для студентов около четверти часа свободного времени.
- Все, кто сдал работу, и если нет вопросов, могут быть свободны! – произнёс аспирант Шахгельдян (такова была настоящая фамилия аспиранта) и, заметив поднятую Алексеем руку, продолжил:
- Так, у тебя Фёдоров?
- Да, есть вопрос, – запинаясь, сказал Алексей: ему только сейчас пришла мысль, что, пожалуй,
