и его вопрос, и сама тема, так противоречащая всему, что им преподавали на лекциях по диамату, могут оказаться неуместными. Но студент, сообразив это, сумел выйти из положения:
- Только он не по теме. Я слышал, что техник Володя…
Тут Алексей окончательно умолк.
- А-а! – протянул аспирант. – Это действительно не по теме. Но если интересуешься, то заходи! (Аспирант заглянул в свой блокнот, где планировал и записывал все свои дела). Заходи третьего мая! А пока иди, а то после трепанации черепа, наверное, устал сильно?! – в заключение с улыбкой произнёс Магомет, проявив непонятную осведомленность.
Однако встретиться с аспирантом Алексею так и не привелось: тот куда-то исчез из института. Только к осени (то есть, уже на третьем курсе) стало известно, что Шахгельдян сначала улетел в Армению к тяжело заболевшей матери, а оттуда сразу в Москву, в НИИ патофизиологии к академику Анохину: какие-то дела в связи с защитой. Непонятно только было, почему в институт патологической, а не нормальной физиологии. Но рассуждать об этом на третьем курсе было просто: как раз приехал из Саратова новый, совсем молодой профессор и начал читать этот предмет. Знающие и интересующиеся этой наукой студенты объяснили остальным, что Пётр Кузьмич Анохин не просто патофизиолог и директор НИИ, но и создатель всемирно признанного системного анализа, системного подхода, который им начал вдалбливать новый профессор. А у Шахгельдяна он – оппонент по диссертации. Но всё это было потом, уже на третьем курсе. А тогда, весной шестьдесят восьмого, не имея собеседника по заинтересовавшей его теме, Алексей забыл об этом думать – иных забот хватало!
Вспомнился разговор аспиранта с изобретателем– инвалидом лишь осенью. Алексей опять был волонтёром на ночном дежурстве в клинике № 2, когда привезли пьяного, что называется, вдрызг студента ВИСИ – инженерно– строительного института. Собственно, не совсем верно говорить 'привезли': того притащили на носилках однокашники пьянчужки. Благо строительный институт располагался на том же проспекте Революции, что и Вторая клиника, во дворе которой размещалась городская станция скорой помощи. Принесли этого строителя и без дыхания, и без пульса. Так Алексей впервые получил наглядное представление о клинической смерти. Однокашники бедолаги, доставившие его, рассказывали, что стал он спускаться по водосточной трубе с третьего этажа, чтобы сходить из общежития в дежурный магазин за водкой. 'Иначе бы его пьяного вахтёрша не выпустила' – объяснил тоже не вполне трезвый сотоварищ пострадавшего. В общем, неудачник сорвался, упал, а когда к нему подбежали, то он не дышал, и пульса не было.
Станислав Иванович Максимов – ответственный дежурный – глава бригады и ассистент кафедры, выясняя эти вещи, времени даром не терял: прежде всего, убедился, что на сонной артерии действительно нет пульса. Он дал команду: Дельцовой приступить к закрытому массажу сердца, старшей операционной сестре (по внутреннему телефону), чтобы готовили операционную. Тем временем дежурная фельдшерица приёмного отделения достала электрокардиограф и дефибриллятор. Лишь отдав распоряжения, необходимые для спасения поступившего, Максимов стал расспрашивать тех, кто доставил пострадавшего: всё это требовалось не только для будущей истории болезни, но и – прежде всего – для милиции (куда надлежало сообщить о несчастном случае в ВИСИ), и для прокуратуры, которая наверняка начнёт следствие, даже если пострадавшего удастся вернуть к жизни.
- Лёша, подмени! – потребовала Галина Андреевна, которая делала закрытый массаж сердца и смогла выдержать около минуты этого тяжёлого труда.
Участвуя впервые в жизни в мероприятиях реанимации, Алексей, тем не менее, внимательно слушал, о чём говорят старшие товарищи. Получалось, что двадцатилетний пациент уже около десяти минут находится в состоянии клинической смерти. Так что никчёмна вся эта нелёгкая работа – его и клинического ординатора Изабеллы, делавшей с помощью 'гармошки' искусственное дыхание пострадавшему. Не прекращая дышать за пациента аппаратом и гоняя ему по сосудам кровь посредством массажа сердца, того доставили в операционную. Здесь бригада мгновенно подключила аппарат искусственного дыхания, электрокардиограф и сопряжённый с ним дефибриллятор. Максимов, надевший перчатки на не помытые должным образом руки и стерильный халат поверх них, ввёл в полость сердца хлористый кальций (адреналин в сердечную мышцу ввели ещё в приёмном отделении).
- Сколько?! – резко спросил Максимов, когда, повинуясь его приказу, с области сердца убрали электрод дефибриллятора.
- Семь минут с момента поступления, Станислав Иванович,– ответила Изабелла, следившая за временем и работой приборов.
- Нож! – распорядился шеф бригады и небрежно мазнув по коже марлевым шариком, смоченным спиртом с йодом и закреплённым в зажиме Кохера, одним движением скальпеля вскрыл грудную клетку неудачливого пьяницы.
Он начал так называемый открытый массаж сердца. Конечно, так и кровообращение лучше можно обеспечить, и больше шансов сердце запустить. Потом Максимов ещё раз ввёл в сердце адреналин. Однако и последующие шесть минут усилий не дали никакого результата.
- Сколько?! – ещё раз осведомился ответственный дежурный.
- Шесть открытого, тринадцать от начала реанимации, – сообщила Изабелла и, секунду помолчав, добавила: – Не менее двадцати – двадцати двух минут всего, Станислав Иванович! Энцефалограф на изолинии.
- Всё! Заканчиваем! – принял решение ответственный. Он сорвал маску, перчатки и с недовольным, мрачным выражением лица вышел из операционной.
Подразумевалось, что рану ушьёт Изабелла. Эту клиническую ординаторшу (или, как иногда говорили, аспирантку), прибывшую из Дагестана никто и никогда не называл по отчеству. Хотя ей уже было за тридцать, и по возрасту это был её последний официальный шанс получить последипломное образование. Она сама попросила, чтобы её звали только по имени, сославшись при этом на национальные традиции.
От пациента отключили аппаратуру. Операционная сестра, следя за тем, чтобы не расстерилизоваться, бросила на простыню, всё ещё прикрывавшую покойника снизу до пояса, изогнутую большую 'кожную' иглу, тоненький остаток мотка шёлка, иглодержатель и пинцет.
- Лёша, зашьёшь? – предложила Изабелла. Алексей кивнул в ответ: почему бы не попрактиковаться, тем более, что вреда от этого теперь уже точно никакого быть не может.
Старшая операционная сестра дежурной бригады уже готовилась к другой операции, выкладывая инструменты на специальный (инструментальный) столик в строго продуманном и годами отработанном порядке. Алексей, ловким движением перекинув нитку через носик иглодержателя, заправил её сквозь прорезь ушка в иглу, взял зубчатый 'кожный' пинцет и только тогда взглянул на рану, которую ему поручили зашить. Вся она была залита кровью. И всё равно было видно сильно и ровно сокращающееся сердце. Алексей машинально взглянул на часы, висевшие в операционной над выходом в 'предбанник', где хирурги обрабатывали руки. Выходило более двадцати семи минут с момента начала реанимации и более получаса с момента остановки сердца!
- Изабелла! Скорее сюда! Ах, ушла. Шура, беги за Станиславом Ивановичем, скорее! – крикнул он санитарке. – Лидия Ивановна, стерильный кетгут, стерильные зажимы. Скорее!!
Лидия Ивановна, едва взглянув, всё поняла, протянула Алексею тупфер – кровоостанавливающий зажим Кохера с марлевым шариком в нём и спокойно сказала:
- На-ка, йод на кожу пока. Ничего, сосуды мелкие – от потери крови не умрёт!
В операционную, на ходу цепляя маску и без бахил, уже входил Максимов, а с ним и Изабелла. Мгновенно оценив ситуацию, он уже давал распоряжения, бросив Алексею:
- Дай-ка, Лёша, я сам. Дело милицейское, сам понимаешь! Хотя всё одно – безкорковый теперь! Так, Изабелла?!
- Станислав Иванович.– дрогнувшим голосом произнесла аспирантка, уже успевшая присоединить электроды энцефалографа. – Альфа-ритм… Нормальный альфа-ритм! Это через полчаса-то!
Позже этот случай послужил темой доклада ассистента Максимова и самого Алексея на студенческом кружке. Вроде бы посылали статью в журнал 'Вестник хирургии', но редакция почему-то не приняла. А
