ощущения, как будто связанного с будущим. Правда, ощущение это было не таким сильным, как в первый раз. Но, освоившись, Фёдоров постепенно научился использовать его возникновение в тех же целях, что и неприятное чувство раздвоенности сознания. Он приходил сюда, в лесок – в окрестности будущей лабора тории хронотроники и будущего (и, одновременно, бывшего) личного дома, чтобы контролировать правильность своих планов и действий, соответствие или несоответствие их желательному будущему, такому, в котором не будет, не сможет осуществиться ни расчленение страны, ни появление предателей во главе её, ни разграбление ресурсов, ни экономический крах, ни оккупация НАТО, ни гибель его семьи. Обычно он садился на кочку или прямо на землю, чуть прищуривал глаза и, глядя так вперёд, начинал усиленно думать о своих предстоящих действиях. Если при этом возникал мираж с корпусами лаборатории, то он расценивал планируемые действия как правильные. Если же мираж редел, начинал рассеиваться, то он полагал это признаком ошибочности своих планов.
Подобные размышления требовали такой невероятной сосредоточенности и столь огромных мыслительных усилий, что после четвёртого 'сеанса планирования будущего' Фёдоров почувствовал себя полностью измождённым. Нечего и говорить, что это состояние было замечено его заботливой и проницательной матерью, вызвало нежелательные расспросы. Фёдоров, не терпевший никакой лжи в отношениях с родными, вынужден был изворачиваться и, сославшись на неотложные дела в Москве, отправился к Шебуршину. Перед отъездом зашёл в университет, подгадав время своего прихода так, чтобы как будто случайно встретиться с Викой. Но случилось так, что она и вправду увидала его первой.
- Ой, Алексей Витальевич! А я думала, что вы в Москве!
- Сегодня уезжаю, – ответил Фёдоров, заметив, что при этих словах тень печали появилась на лице Виктории. – Зашёл вот узнать, как у вас дела.
- У меня одни пятёрки! Так что, можно считать, поступила! – с гордостью ответила девушка и, немного помолчав, осторожно подбирая слова, спросила: – А вы. ещё приедете. навестить свою маму? – И тут же, спохватившись, поняв, что раскрыла свой интерес к нему, не дожидаясь ответа, заторопилась: – Вы ведь мне так помогли! А я ещё хотела посоветоваться. насчёт учёбы.
Фёдорова такое развитие событий вполне устраивало. Широко улыбнувшись, он ответил, внимательно следя за выражением лица собеседницы:
- Тут иное, Виктория Петровна. Приезжать к маме больше не собираюсь . (Выражение скрываемой печали вновь появилось на лице Виктории). Мне сюда шеф звонил. В общем, месяца через два перееду сюда насовсем! – И, заметив выражение радости на лице Вики, он предложил: – Ну, что же, может быть, пройдёмся, немного поговорим о предстоящей учёбе?
- О! Давайте! У меня столько вопросов.
Около часа они провели в кафе, неподалёку от университета, беседуя отнюдь не только о предстоящем студенчестве. Алексей умело, используя свои знания о Виктории, направлял беседу в интересное для неё русло, одновременно закрепляя интерес собеседницы к самому себе. При этом ему приходилось избегать опасности получить прямой вопрос о своём должностном положении. Он знал, что недомолвки не пройдут, а прямая ложь будет тут же разоблачена его чуткой и наблюдательной собеседни цей. Всё это он расскажет ей потом, уже работая здесь, а пока нельзя: слишком большая разница в социальном положении может оттолкнуть Вику. До опасных тем, по счастью, дело не дошло. Взглянув на часы, Фёдоров оборвал себя на полуслове.
- Ну, всё! Стоп! Так я и на поезд, чего доброго, опоздаю!– сказал он, поднимаясь из-за столика, стоявшего в уютном уголке кафе, и вглядываясь в глаза собеседницы. Уловив в них грусть, он счёл возможным достать из кармана заранее заготовленную библиографическую карточку, на которой записал свой московский адрес и домашний телефон.
- Звоните, не стесняйтесь! Мне очень интересно будет узнать, как ваши дела. Вообще, всё интересно. Звоните! Ну, до свидания!
- До свидания, – очень тихим голосом и почему-то отводя взгляд, ответила Виктория, помолчала и вдруг, сорвавшись с места, тихо, но совершенно отчётливо уже на ходу скороговоркой произнесла: – Я вас люблю!
Приехав в Москву, полковник первым делом позвонил из телефона-автомата Шебуршину, условился о немедленной встрече. Смертельно уставший Фёдоров очень кратко доложил генералу результаты своей поездки и намётки плана действий. Этого было достаточно, поскольку они уже давно понимали друг друга с полуслова, а то и вообще без слов – по жесту, мимике. Председатель КГБ тоже заметил, что его подчинённый и одновременно шеф утомлён до крайности. Выслушав лаконичный доклад Фёдорова, он озабоченно покачал головой и сказал:
- Ну, вот что, Алексей Витальевич! Так дальше не пойдёт! Вижу, поездка недёшево обошлась вашему здоровью!
А ваше здоровье – ценность общегосударственного, да что там! – цивилизационного значения! В общем, минимум неделю – две придётся подлечиться! Никаких дел! А планы, идеи, создание филиала НИИ или специальной лаборатории одобряю целиком и полностью. Полагаю, что на ближайшей встрече с генсеком мы это решим, вынесем на Политбюро. Что же касается кандидата для поездки туда, то всё равно, Виталий, ты лучше меня никого не знаешь и не найдёшь! Вот только не знаю, хватит ли выносливости на двойную психическую нагрузку. Ну, посмотрим! Всё! Сейчас же в санаторий!
Во второй половине октября Фёдоров приехал в Калининград уже с двойными полномочиями: не только как организатор и будущий руководитель 'Специальной лаборатории № 10, Филиала НИИ МБП МЗ СССР', но ещё и в качестве ответственного за режим секретности. Обеспечивая почву будущих взаимоотношений с руководством областного управления КГБ, Шебуршин добился внеочередного присвоения Фёдорову звания генерал-майора, так что тот теперь оказался на равных с начальником областного управления КГБ Сорокиным. Для свободы передвижения Фёдорову выделили квоту на приобретение 'Запорожца' новой модели. Для прикрытия основной деятельности, поддержания контактов, имевшихся в иной реальности, и в целях возможности беспрепятственных мотивированных встреч с будущей женой Алексея Витальевича оформили преподавателем Калининградского университета.
А для жительства ему хотели было выделить квартиру в Калининграде. Но тут молодой уполномоченный Совмина и КГБ запротестовал: это привлекло бы к нему гораздо больше внимания, чем ВАЗ-2108 'Спутник' вместо 'Запорожца' или ношение генеральской формы. Непременно возникли бы разговоры и пересуды, поползли бы слухи и сплетни. Кроме того, доверяя своему проверенному 'критерию раздвоенности сознания', Алексей Витальевич прямо объяснил Шебуршину, что это не соответствовало бы его главной функции, могло бы нарушить, свести к нулю всю уже проделанную подготовительную работу. Наконец, и территориально ему удобнее пока что пожить с матерью (хотя этого и не было в прежней реальности, но здесь 'критерий раздвоенности сознания' безмолствовал). Потом, когда корпуса НИИ – лаборатории будут закончены, станет возможным на его личные деньги заложить фундамент, начать строить жилой дом. Но, во-первых, не раньше, а, во-вторых, непременно на том же самом месте и только по его плану.
В заключение Фёдоров пообещал, если всё пойдёт в намеченных временных рамках, к сорокалетию Победы в Великой Отечественной войне попытаться отправить Леонида Ивановича на экскурсию в грядущее. Подбор кадров будущей лаборатории Шебуршин осуществлял самолично, учитывая как небывалую секретность работ и её специфику, так и уже хорошо известные ему особенности характера Фёдорова, стиль работы, его работоспособность и требовательность. О содержании и направлении работ создаваемой лаборатории в Калининграде и области не знал никто, не исключая ни первого секретаря обкома КПСС, ни начальника областного управления КГБ. Как и обычно в подобных случаях, была создана хорошо продуманная легенда-прикрытие и допущена столь же хорошо обдуманная 'утечка информации', которая сразу погасила ненужный и опасный интерес к создаваемому учреждению и привела людей к суждению: 'Только-то и всего?! И к чему это городить, если есть ОКБ 'Пламя' и завод 'Кристалл'? Зачем между ними нечто промежуточное? Ну, да ладно, – в Москве, наверное, не дураки сидят, знают что делают! Да и спутник этот проклятый американский над нами не зря висит!'
Прежде, чем отправить Леонида Ивановича 'в экскурсию' Фёдоров заставил того пройти строжайшее медицинское обследование. Председатель КГБ СССР негодовал: к чему это, зачем такие строгости?! Ну, есть у него кое– какие болезни – давление временами подскакивает, бывает, что и сердце покалывает. Но это же всё не смертельно! Фёдорову удалось мгновенно погасить возникшее было негодование:
