Они тебя с-сами увидят. Скажешь «Чек», и все… А я… Мне н-нужно лечь…
И, как-то невероятно уменьшившись в росте, Бочкарев упал на раскладушку и задергался, словно эпилептик.
Алена смотрела на него в ужасе, с отвращением.
— Что с тобой?
— Нет! Нет! — вдруг закричал он, невменяемо дергаясь. — Я ничего не скажу!.. Убей меня, красная сволочь!.. Вы бесы, бесы! Вы все исчезнете, все!.. Да, вот мои зубы! Выбей еще! Тьфу на вас!.. Да здравствует свобода! Долой КГБ!.. Тамара, я люблю тебя! Прощай!.. Береги нашу дочь!..
Алена со слезами на глазах выбежала из квартиры и стремглав — вниз по лестнице… на улицу… голосуя машинам… Села в первую же тормознувшую «семерку» и погнала водителя:
— Быстрей!.. На Лубянку!.. К «Детскому миру»!.. Возле метро!.. Стойте тут!..
Но едва она собралась выйти из машины, как к ней тут же подскочил торговец наркотиками:
— Чек? Ампулу?
— Чек, — сказала Алена. — Быстрей!
— Триста.
Алена, не торгуясь, отдала триста рублей, получила крохотный пластиковый пакетик и сказала водителю:
— Назад! Пулей! Гони!
Когда она, задыхаясь от бега по лестнице, влетела с выпученными глазами в комнату отца, Бочкарев сидел в этой комнате в углу, на коленях, маленький, жалкий, с закрытыми глазами, и, раскачиваясь, бился о стены затылком и плечами.
— Папа! — крикнула она.
Бочкарев все так же, на коленях, заторопился к ней.
— Дай! Быстрей! Спасибо! — Он схватил чек. — Не смотри! Отвернись!
Алена отвернулась и стояла, прижавшись спиной к стене и закрыв глаза. Но слышала все — и нетерпеливую возню Бочкарева в тумбочке, и звон металлической кружки об электроплитку, и какое-то неясное сопение отца. Затем, после паузы, прозвучал его голос:
— Дочка, помоги мне…
Она открыла глаза.
Бочкарев стоял у подоконника, у электроплитки — без пиджака, в тельняшке-безрукавке, в его левой руке был шприц. Иглу этого шприца он вогнал себе в правую руку чуть повыше локтевого сгиба, и кровь текла по руке и капала с его локтя на пол.
— Вены уже стеклянные, не могу попасть… — сказал он. — Держи… — И протянул ей шприц с мутным беловатым раствором.
Алена посмотрела на шприц… на отца…
— Быстрей! — приказал он. — Ну!
Алена взяла шприц.
— В вену нужно попасть! — заторопил он. — Давай! Не бойся!
Алена поднесла шприц к окровавленному локтю отца и увидела, что вся зона вокруг локтевого сгиба исколота черными точками.
— Ну, давай, родная! Коли! — взмолился он.
Алена ввела иглу.
Бочкарев поморщился от боли, сжал челюсти.
— Ничего… не то терпели… в вену!.. в вену!!!
Алена нащупала иглой отцовскую вену, проколола ее и стала медленно вводить содержимое шприца.
В колбочке шприца, завихряясь, появилась встречная струйка отцовской крови.
Бочкарев закрыл глаза и по мере получения наркотика стал выпрямляться и разводить плечи, на его лице появилась умиротворенная улыбка…
Алена извлекла иглу и бросила шприц в алюминиевую кружку, стоящую на плите рядом с горящей конфоркой.
Бочкарев еще несколько секунд постоял с закрытыми глазами, потом открыл их и, помолодев лет на десять, взял с табуретки пиджак, надел его поверх тельняшки. Глядя орлом, улыбнулся Алене.
— Вот и все. Но я никуда не пойду. Зачем мне какой-то дом в деревне? Нет, это глупость!
— Извини, отец, ты обещал, это раз. А во-вторых, ты уже не молодой человек. На старости лет у человека должен быть свой дом, земля, сад. Неужели ты никогда не мечтал об этом?
Бочкарев усмехнулся:
— Почему? В карцере мечтал. И вообще, в лагере все об этом мечтают. Но это так, сказки.
— Нет, это не сказки! — снова ожесточилась Алена. — Я хочу, чтобы ты вернулся в деревню — да, не смотри на меня так! Ты там вылечишься, станешь другим человеком. И это будет справедливо, по- честному. Ты же был честный, за справедливость, да? Но ты боролся за справедливость для других, а я хочу — для тебя. Я хочу, чтобы бабкин дом стал твоим, чтобы ты там жил, копал на свежем воздухе огород, пчел разводил. Нет, в натуре! И я этого добьюсь, запомни: я — Бочкарева!
— Спасибо, дочка, — польщенно улыбнулся он. — Ладно, если ты Бочкарева — пошли к нотариусу.
Алена в сомнении посмотрела на его вылинявшую тельняшку и стоптанные сандалии на его босых ногах.
— Но ты хоть оденься…
— Перестань! — небрежно отмахнулся Бочкарев. — Не делай из одежды культа! Будь выше! Ты же сама сказала, что ты Бочкарева! Идем.
И в нотариальной конторе твердой рукой поставил четкую, аккуратную подпись на доверенности. А когда они вышли из конторы на улицу, снова оглядел Алену с головы до ног и улыбнулся:
— Нет, ей-богу, я не зря прожил жизнь! Такую красотку подарил миру!
— Папа, один вопрос — можно?
— Хоть сто, дочка!
— Ты к нам не вернулся… из-за этого?
— Конечно. А ты бы хотела отца-наркомана?.. Да не смотри ты на меня так, теперь со мной все в порядке! — Он усмехнулся: — Я же буду пчел разводить! Иди и — ни пуха! Только не ссорься со Стасиком, ладно?
И легкой походкой пошел от нее по тротуару. Высокий, стройный… Потом повернулся и махнул рукой:
— Иди! Иди!
Но Алена все стояла, смотрела ему вслед и… плакала без слез.
122
В областном суде тот же длинноволосый Паганини, секретарь суда, по-прежнему положив на стол свои длинные ноги и грызя зубами очередной карандаш, листал Аленины документы и разглядывал на просвет отцовское свидетельство о рождении и доверенность на ведение всех дел, которую Бочкарев дал своей дочери.
— К сожалению, не вижу тут свидетельства о рождении вашей бабушки…
— Она умерла, — сказала Алена.
— Правильно. Это я и сам вижу по свидетельству о смерти. Но где свидетельство, что она была рождена? Понимаете, вы же хотите судебным порядком выселить оттуда своего брата…
— Я хочу поселить там отца, он прямой наследник. А у брата есть еще два дома.
— Из чего это следует? У вас есть документы на этот счет?
— Конечно, нет. Они записаны на его любовниц. Но это все знают.
