— Можешь одеться, — сказал он и уже после паузы, глядя, как она надевает кофточку, прибавил: — На самом деле я хотел предложить тебе работу. Да, работу. Мой банк называется «Славянский кредит», а у тебя ярко выраженная славянская внешность, ты могла бы стать лицом нашей фирмы. Это довольно высоко оплачивается. Но сегодня мы говорить об этом не будем, я должен посмотреть, как ты выйдешь на фотографиях. Вот твой гонорар за сегодняшнюю работу…
Достав из кармана конверт, он положил его на стол перед Аленой и, явно расстроенный, ушел в свой кабинет.
Алена, проклиная себя, открыла конверт, достала из него деньги и охнула в изумлении — в конверте было десять стодолларовых купюр.
Тут снова открылась вторая дверь, но вместо официанта на пороге стояла секретарша Гжельского. Не говоря ни слова, она отступила на шаг в сторону с видом человека, приглашающего Алену удалиться.
93
В Хаммеровском центре шел очередной показ мод, и за кулисами стояла стандартная лихорадка премьерного шоу. Девушки-модели, выскакивая с подиума, спешно меняли наряды, прически и обувь, поправляли макияж и тут же убегали обратно. Хозяйка агентства подстегивала их репликами, словно кнутом.
— Свиридова, твой выход!
— Королева, спишь на подиуме!
— Петровская, что ты напялила? Дура ненормальная, эта шляпка от другой коллекции!
— Бочкарева, ресницы потеряла, вычту из зарплаты!
— Долинюк, почему у тебя живот торчит? Ты опять беременна, кошка чертова? Ну-ка, втяни брюхо! Марш! Марш!
Напутствуемые такими благословениями, девушки добегали до занавеса перед сценой, делали выдох и под нежную музыку павами выходили на подиум, где их встречали аплодисменты зрителей и мягкий баритон модного дизайнера мод.
— А это, — говорил дизайнер, — звезда нашего шоу полтавчанка Лариса Долинюк, целомудренная и обаятельная. Я долго думал, какие цвета соответствуют нашей эпохе стремительного перехода из прошлого в будущее, и понял: черное и белое! Поэтому моя новая коллекция так и называется, почти по Стендалю, и наши обаятельные девушки демонстрируют вам это драматичное сочетание нашего темного прошлого и современного прорыва к светлому будущему…
Под этот проникновенный текст Долинюк королевой проходила по подиуму и скрывалась за кулисы, уступая место следующей модели. А дизайнер объявлял:
— Еще одна королева подиума — сибирячка Вероника Петровская, жемчужина российской моды. Еще вчера ей аплодировали в Париже на биеннале моды, а сегодня — мы с вами…
Однако за сценой этих «королев» встречал все тот же поток хлестких, как кнут, окриков:
— Ты, дура полтавская! Ты почему сделала неполный поворот? Хочешь с работы вылететь?.. А ты, тундра сибирская? Чуть юбку не потеряла на подиуме!..
— Я не успела заколоть, — оправдывалась Петровская.
— Что ты не успела? Давай заколи булавкой!..
После шоу, в душевой, Петровская сказала Алене:
— Ты в «Феллини» хочешь сходить?
— А что там?
— Да ты что! Потри мне спину… «Феллини» — самое элитное место! Там такие клиенты — за ночь можно штуку снять!
— Я этим не занимаюсь.
Тут в душевую вбежала хозяйка агентства:
— Бочкарева, блин! Ты еще здесь?
— Здесь. А что?
— Как что? На тебя же заказ в «Славянский кредит»! От Гжельского!
— Я там уже была.
— Он тебя снова заказал!
— Зачем?
— Откуда я знаю? Бегом! Я тебя убью за Гжельского! Это наш спонсор! Ты уже полчаса как там должна быть! — И хозяйка сунула Алене деньги. — На, такси хватай!
Зная ее крысиную скупость, Алена перепугалась. Наспех одевшись, выскочила на улицу, поймала «левака» и по вечерней Москве помчалась в «Славянский кредит». Там, оступаясь на высоких каблуках, взбежала по ступеням к подъезду банка. У подъезда было пусто, только два охранника дежурили при входе. Алена, запыхавшись, спросила:
— А Гжельский ушел уже?
— Вы Бочкарева?
— Да.
— Идемте.
И тем же маршрутом, что в прошлый раз, охранник повел Алену через огромный вестибюль к лифту. Только теперь в вестибюле было полутемно и пусто, и мраморный пол гулким эхом отдавал их шаги. Потом кабина лифта взлетела в темноте, словно в никуда, а коридоры, по которым они шли на тридцать шестом этаже, показались Алене сумрачными, тревожными. В приемной Гжельского тоже никого не было, хотя дверь в его кабинет была открыта настежь.
Охранник показал Алене на эту дверь и тут же ушел.
Алена, набрав воздуха, как перед выходом на подиум, сделала шаг вперед. И увидела Гжельского.
В полутьме своего гигантского кабинета он сидел за письменным столом, освещенным только настольной лампой, и, чуть наклонив голову набок, что-то стремительно писал.
Не решаясь помешать ему, Алена молча замерла в двери.
Гжельский работал сосредоточенно, не поднимая головы. За его спиной, далеко внизу была россыпь огней московского муравейника и светящийся пунктир автомобильных фар на Садовом кольце. Но сюда, к этому небожителю, не доходили ни городской шум, ни остальная суета московских обывателей.
Глядя на Гжельского, на великолепие его кабинета и на ту пропасть, которая отделяет его от мелких людишек внизу, нельзя было не проникнуться сознанием своей мизерности по сравнению с этим титаном.
Наконец, после долгой паузы, Гжельский устало разогнул спину, потянулся и заметил Алену.
— О, ты уже здесь? Извини, я заработался. Столько дел, столько дел!.. — Он встал и извлек из ящика фотоаппарат. — Что ж, раздевайся, у меня ту пленку засветили в лаборатории. Придется снова…
Алена разделась до пояса.
Гжельский поглядел на нее в окуляр фотоаппарата.
— Знаешь что? Снимай-ка все. Так будет эффектней…
Алена, чуть поколебавшись, разделась до конца.
Гжельский начал щелкать вспышкой.
— Да, так лучше, так лучше… Теперь в профиль… Идем сюда… — Он перешел в соседнюю комнату для совещаний, и Алена вынужденно последовала за ним.
Там, в этом небольшом конференц-зале, на красивых мраморных консолях горели свечи в богатых подсвечниках, а на длинном столе стояло ведерко со льдом и бутылкой шампанского. Здесь же было два бокала.
