— Алло, это я. Ты где?
Максим, проскакивая какими-то дворами, возбужденно ответил:
— За мной погоня, но я от них оторвался! Сейчас я за тобой заеду! Ты готова?
— Будь осторожен!
— Да не бойся! Я же в автодорожном учусь! Быстро спускайся! И не забудь ключи в почтовый ящик…
На этих словах его желтые «Жигули» выскочили из арки проходного двора и на полной скорости врезались под кативший по улице грузовик. Грохот и скрежет раздался такой, что Алена оглушенно отвела трубку от уха. И тут же закричала в нее:
— Алло! Алло! Максим! Максим, отвечай! Ты жив?
Ответа не было.
Алена спустилась с подоконника на пол.
— Ну пожалуйста, отвечай… Максим…
А на место аварии, к разбитой в лепешку машине Максима, уже мчались, воя сиренами, «скорая помощь» и патрульная машина милиции. При их появлении серые «Жигули» не спеша укатили…
В телефоне Алена услышала вой сирен и обреченно опустила трубку.
Слезы покатились по ее лицу.
115
Назавтра Алена, держа в руке свою увесистую хозяйственную сумку, открыто шагала по Васильевской улице, направляясь в Фонд поддержки воздушных путешествий.
А там дежурный охранник, стоя перед шестью экранами видеокамер, увидел ее на одном из экранов и не поверил своим глазам. Потом схватил телефонную трубку, набрал короткий номер.
— Она идет!
— Кто идет? — не понял председатель фонда, сидя в своем кабинете.
— Алена идет! Бочкарева!
— Где? Куда она идет?
— По Васильевской! К нам! Уже заходит!
Алена действительно уже открывала дверь фонда.
— Что? Что делать? — в панике спрашивал охранник. — Задержать ее?
— Почему? — сказал председатель. — Она же не Степашин. Пусть идет.
Алена между тем миновала изумленного охранника и шла по коридору. Из всех дверей на нее глазели сотрудники фонда, секретарши и боевики. Она уверенно распахнула дверь приемной, спокойно миновала вскочившую со стула секретаршу и вошла в кабинет председателя.
Тот встал и, глядя на Алену в упор, медленным движением стал опускать правую руку к карману.
Алена, не обращая на это внимания, подняла над его столом свою хозяйственную сумку и вытряхнула из нее на стол гору денег.
— Вот ваши гребаные бабки! А Красавчику скажите, что он все равно гнида!
И, отшвырнув сумку, ушла.
Часть десятая
Родная кровь
116
Деревня Хорёнки, дом бабы Феклы. Под руководством крепко сбитого главаря с цепью на шее и короткой прической крутые бритоголовые парни снимают со стен все, что висит в доме, и через окна выбрасывают вместе с мебелью, одеждой, посудой, семейными альбомами и прочей рухлядью.
— А с этим что? — спрашивает главаря один из парней.
— На помойку!
— А с этим?
— В костер!
Во дворе горит костер, парни бросают в него все вещи, вынесенные из дома. Одежда, фотографии, мебель, какие-то мелкие украшения и домашние реликвии — все превращается в дым и копоть…
117
По дуге железной дороги поезд катил по России. И снова Алена сидела в сидячем вагоне, набитом людьми, и смотрела в окно остановившимся взглядом. Только теперь за окном были не зимние пейзажи, а багряная осень… И через багряно-осенний лес прокатил Алену скрипучий автобус и высадил на развилке дорог у столбика с дощечкой:
ДОЛГИЕ КРИКИ. 5 км
И попутный грузовик довез до Черных Грязей, а там она спустилась со своим чемоданом к реке, к причалу парома. И первое, что услышала тут, — песню-частушку, которую орали девчата и парни, плывущие на пароме от Долгих Криков вместе с трактором и прицепом. Но нынче это было уже не Аленино, а новое поколение, и среди них — повзрослевшая Настя и ее ухажер, пятнадцатилетний цыганский мальчик Руслан. Настя — под гармонь тракториста — голосила:
И вдруг пресеклась на полуслове.
— Ой! Алена…
Спрыгнув с едва причалившего к берегу парома, Настя, напоказ голося от счастья, бросилась обнимать Алену и шептать ей на ухо:
— Как тебе мой Руслан? А? Правда красавчик?
Трактор с прицепом прокатил мимо, парни и девчата стали звать Настю, а Руслан — громче всех.
— Видишь? У нас любовь. Ну, я побежала! — Настя умчалась за прицепом, но вдруг повернулась на ходу: — Ой, забыла! Баба Фекла умерла.
