письменного стола Юрышева все ящики. Но ни в ящиках, ни в чемоданах, которые лежали в кладовке, ни среди книг в книжном шкафу – нигде не было тех двух страничек из простой ученической Витиной тетради… Резко, вспугивающе прозвучал телефонный звонок. Колеблясь – брать или не брать трубку – она подошла к телефону. Кто может звонить Юрышеву в такую рань? Решившись, она все-таки сняла телефонную трубку.
– Алло…
– Это ты? – прозвучал голос отца. – Убираешь там?
– Да…
– Ну и хорошо. Умница… – Впервые за эти месяцы она услышала в голосе отца теплые нотки. – Не уходи – я пришлю с шофером продукты, а потом поедешь с ним в автомагазин, получишь новую «Волгу», я уже все оплатил. И к пяти часам приедешь на ней в Генштаб.
– «Волгу»?! – изумилась она.
– Ну да. Генералу Юрышеву негоже ездить на какой-то задрипанной «Ладе». Только не говори ему, что это от меня. Он ведь не помнит – была у него машина или нет. Интересно, что он скажет?
– Папа, ты… ты золото!…
Но он уже повесил трубку.
А она снова всплакнула – неужели, неужели возвращается человеческая жизнь?
17
На юго-востоке Москвы, в пятнадцати примерно километрах от Кремля, на шумном шоссе Энтузиастов стоит длинное девятиэтажное здание, построенное еще в пятидесятые годы – так называемый Морской институт. Впрочем, на самом здании давно нет вывески даже с этим названием – уже лет двадцать Морской институт стал просто «почтовым ящиком» – засекреченным головным научно-экспериментальным центром по разработке новейших видов оружия. И год за годом растет принадлежащая институту площадь, захватывая все новые квадратные километры тыльных, за зданием, территорий. Уже подвели ко двору института железнодорожную ветку от Курской магистрали, уже по внутреннему двору института ходит от цеха к цеху рейсовый автобус, поскольку пешком этот двор не обойдешь и за час, но жители окрестных улиц – рабочие соседних кабельных и авиамоторных заводов и не подозревают, что за стенами внутренних корпусов этого «института», в больших, как авиационные ангары, бетонных коробках стоят на рабочих стендах сегменты новейших атомных подводных лодок и многометровые ракеты с атомными боеголовками. Ученые и инженеры института начиняют эти ракеты новейшими вычислительными машинами – компьютерами, способными вести ракету по звездам за десять тысяч километров от точки пуска. Именно здесь, в этом институте, происходит постоянное соревнование с американской военно-инженерной мыслью, именно сюда стекается вся похищенная на Западе научно-техническая информация в области ракетостроения для подводных лодок, именно здесь родились советские ракеты дальнего радиуса действия с разделяющимися боеголовками, и именно эти ученые и инженеры сконструировали по примеру американцев подводные лодки с вертикальными шахтами пуска ракет, упаковав в одну атомную подводную лодку сначала 9, потом 16, а потом и 24 ракеты, способные из Северного Ледовитого океана достичь Японии или США за сорок минут. Здесь же были созданы так называемые «золотые рыбки» – подводные лодки с корпусом из особого сплава, который невозможно засечь никаким локатором… За эти достижения правительство щедро платит сотрудникам утроенными окладами, закрытыми Ленинскими и Государственными премиями, учеными степенями, званиями Героев Социалистического Труда, военными орденами, новыми, без очереди, квартирами, спецснабжением продуктами и другими стимулирующими творческую и рабочую активность наградами – например, талонами на приобретение автомашин без годичной очереди. Постоянными гостями института бывают главнокомандующий Военно-Морским Флотом, министр обороны, члены Политбюро и сам Леонид Ильич Брежнев, а также его зять Юрий, с которым тесно дружит директор института пятидесятитрехлетний академик Ашот Гайказянц…
В 1978 году один из дальних, тыловых корпусов этого института стал объектом сверхсекретной важности – центром разработки проекта «ЭММА» и местом ручной сборки первых «энергетических решеток».
Сегодня институт посетила Военно-промышленная комиссия ЦК – специальный орган Центрального Комитета партии по руководству техническим оснащением Советской Армии. Однако никто не ожидал, что вмеcте с комиссией в институт приедет и сам Брежнев. В связи с этим в институтских лабораториях и цехах был легкий переполох, нормальный ритм работы был повсюду нарушен – поди угадай, в какой цех заглянет Леонид Ильич.
Но, проехав сквозь институтскую проходную, с усиленной военной охраной, черный бронированный лимузин Брежнева и следовавший за ним кортеж таких же черных правительственных машин пересекли весь двор – мимо зачехленных и готовых к отправке на заводы образцов новых ракет и сегментов атомных подводных лодок, мимо заснеженного плавательного бассейна и волейбольной площадки, мимо склада обломков сбитых израильских самолетов и другой западной военной техники, доставленной с Ближнего Востока, Анголы и т.д. Лимузин Брежнева подъехал прямо к хозяйству академика Бенжера – пятиэтажному бетонному ангару – и сквозь грузовые ворота въехал в цех.
Начальник личной охраны Брежнева помог Леониду Ильичу выйти из машины. В тяжелом зимнем пальто с отложным меховым воротником, в меховой шапке, Брежнев мелкой старческой походкой прошел к стендам, на которых стояли две вертикальные полусобранные десятиметровые «энергетические матрицы». Без защитного цилиндрического корпуса они были похожи на огромные металлические свечи, покрытые сетью энергетических пульсаторов.
Свита Леонида Ильича – члены Военно-промышленной комиссии, министр обороны маршал Устинов и маршал Опарков за руку поздоровались с директором института Гайказянцем, академиком Бенжером и со Ставинским, который, стоя в новеньком генеральском мундире Юрышева, протянул Леониду Ильичу левую руку взамен взятой на перевязь в гипсовом лангете правой.
– Что это у тебя? – кивнул на его правую руку Брежнев.
– Небольшая травма, Леонид Ильич, – с хрипотцой ответил Ставинский.
– А сипишь еще хуже, чем раньше. Пьешь, поди? – ворчливо и врастяжку из-за своих дефектов речи сказал Брежнев. – Пьет, понимаешь, не бреется…
– Это от простуды, Леонид Ильич, – тут же вступился Бенжер. – Здесь сквозняки, а мы вкалываем по две смены – не то что бриться или пить, а поесть некогда, Леонид Ильич.
– А почему в две смены, а не в три? – спросил Брежнев. – Ты обещал, что эти «решетки» будут когда готовы?
– К Новому году, Леонид Ильич.
– Будут?
– Эти-то будут, Леонид Ильич. Но это кустарщина, ручная работа. А нужно срочно осваивать промышленное, серийное производство. Нужен завод, Леонид Ильич. – И, требуя поддержки, Бенжер быстро взглянул на Ставинского.
– Кроме того, Леонид Ильич, подводники не могут работать тем бурильным оборудованием, которое у них сегодня, – осмелился Ставинский. – Им нужен портативный бесшумный бурильный агрегат для работы в жесткой тектонике.
– «Нусно»! «Нусно»! – передразнил его Брежнев, явно получая удовольствие от того, что у кого-то с произношением еще хуже, чем у него. – Всем от меня что-то «нусно»!
Члены комиссии с готовностью улыбнулись, а Брежнев продолжал, вдохновляясь:
– Нет, правда! Куда ни придешь – «Леонид Ильич, дай!». Деньги – дай, мясо – дай, ракеты – дай! Нет чтобы, понимаешь, «на»! На, Леонид Ильич, мясо, на, Леонид Ильич, хороший урожай, на, дорогой Леонид Ильич, сейсмическое оружие, тряхни этих прохвостов-империалистов или эту самую Польшу! Так нет же! Из меня все тянут, как из дойной коровы. Одним шведам за эту историю с Кар… с Кар… хрен его знает, как это выговорить…
– Карлскруна… – подсказал Гайказянц.
