Трофимове, о том, каким неудачным, политически незрелым работником тот оказался, и будто невзначай бросил:
– А как ты посмотришь, если я на его место твою кандидатуру предложу?
Егор думал недолго, мотнул головой:
– Я что, солдат, как скажете, так и будет.
Безукладов опять нажал кнопку селектора, повысив голос, крикнул:
– Помнишь, Кудрявцев, я тебе в прошлый раз о Трофимове говорил?
– Помню, – прохрипело в ответ.
– Так вот, есть одна дельная мысль… Ты Дунаева из Осинового Куста знаешь? По-моему, самая подходящая кандидатура, а?
Ещё минут двадцать они беседовали о разных проблемах, но в мозгу Егора билась одна мысль: ай да молодец Сергей Прокофьевич! Всё понял! А ведь и правда, самое время уходить из Осинового Куста. А тут и не просто так, а на повышение!
Но вдруг Кузьмин расколется, ляпнет что-нибудь лишнее? Однако, вспомнив, как по-собачьи преданно смотрел на него завхоз в последнюю встречу, подумал: нет, не станет. Да и не даст в обиду Кузьмина Безукладов. Его власти вполне хватит, чтобы от тюрьмы Михаила Степановича спасти.
Домой Дунаев возвращался под вечер. За городом в посадках высились сугробы, но что-то в природе уже напоминало о том, что скоро придёт весна, и эти холмы, закрытые сейчас снегом, оживут, заискрятся ручьями, зазеленеют травой, зажелтеют одуванчиками.
Дунаев улыбнулся. Впереди была новая жизнь и спокойная руководящая работа. Всё отрубит Егор: и Ларису, и непутёвого Кузьмина, и колхозные дела, от которых он изрядно устал за эти годы, и… Боброва, который, наверное, будет только рад, если их пути-дороги наконец разойдутся.
Егора избрали председателем райисполкома через неделю, а уже на следующий день, в субботу, назначили колхозное собрание в Осиновом Кусту. Бригадиры с утра сбились с ног, собирая народ, но все эти сборы давно так надоели людям, что только пенсионеры, соскучившиеся за зиму по человеческому общению, спешили на собрание, как на праздник.
Секретарь райкома Фокин расхаживал по кабинету Егора, поглядывал на него, интересовался:
– Ну что, Егор Васильевич, пройдёт наша кандидатура?
– Конечно, Владимир Николаевич. Это раньше за должность председательскую дрались, а сейчас больно горьким тот кусок хлеба выходит, чтоб за него воевать.
– Значит, что ни поп, то батюшка? – засмеялся Фокин.
– Значит, так. Последний раз, говорят, лет двадцать назад в Осиновом Кусту хохма на собрании случилась. Тогда собрания шумными, бурными были, каждый мог за колхозные дела горло перегрызть. А почему? Потому, что от колхоза вся судьба человека зависела. Ну, значит, затаились мужики, ждут. Это и понятно – решается вопрос о председателе. А он, седой, вислоусый, понуро сидит в президиуме и выслушивает гневные речи колхозников, особенно про его пьяные похождения. Здесь же в президиуме сидит и новый кандидат в председатели, мужик родом отсюда же, работавший к тому времени начальником райкомхоза.
Ну, выходит на трибуну председатель райисполкома, начинает вовсю расхваливать нового кандидата, и шум в зале сразу же прекращается.
Хвалил-хвалил предрика своего выдвиженца, наконец устал, попросил высказываться колхозников. А они того кандидата знают все как облупленного и потому молчат. Но вдруг поднимается Кузьма Бабкин, кузнец, невысокий хитроватый мужичок, катится как колобок к трибуне и минуты три снимает шапку, приглаживает свои волосёнки на плешивой голове. Зал ждёт.
– Я, мужики, так думаю… – начинает Кузьма, делает многозначительную паузу, а потом продолжает. – Бочонок мы, братцы, выкатываем, а бочку закатываем…
И степенно сходит с трибуны, а стены клуба уже дрожат от хохота. Женщины повизгивают, мужчины гогочут – уж на что раскатистый бас был у председателя райисполкома, а и того не слышно в этом гаме. Два раза призывал он голосовать за новую кандидатуру – бесполезно, одной фразой Кузьма того припечатал. И представьте себе, избрали… Кузьму Бабкина!
Фокин засмеялся…
Ровно в двенадцать они пришли в Дом культуры, и, оглядев зал, Дунаев подумал: молодцы бригадиры, черти полосатые, собрали народ, в зал наверняка человек триста набилось. Даже дядя Гриша Культя уселся в первом ряду, размахивает своей култышкой, что-то бойко рассказывает Озяб Ивановичу.
Дунаев давно не видел Николая Спиридоновича и отметил про себя: сдал мужик, изменился, с лица осунулся, постарел – годы берут своё. И только одним остался недоволен Дунаев – в середине зала усмотрел он Степана Плахова. Тот сидел тихо, втянув голову в плечи, словно ему тут было неловко.
Егор с Фокиным уселись на передних стульях и подозвали агронома Стрекалова. Тот подбежал запыхавшийся, розовощёкий, и Фокин подумал: ну, из этого парня толк будет, вон как копытом стучит. А что опыта маловато, так опыт горбом да ногами приобретается. Поработает, оботрётся и будет хорошим председателем. По крайней мере, вчера на бюро райкома все единогласно к такому выводу пришли.
Фокин усадил Стрекалова рядом с собой, прошептал на ухо:
– Ты не забудь потом колхозников поблагодарить за доверие, понял?
Стрекалов кивнул, и Фокин повернулся к Егору Васильевичу:
– Ну, начинай, пора…
Дунаев вышел на сцену и хорошо поставленным голосом (Фокин даже удивился – ишь ты, рокочет, как артист) доложил собранию о количестве присутствующих, о том, что есть кворум, даже посторонние – глянул на Степана – пришли, и потому можно бы начинать. В зале завозились: кто-то крикнул: «Ну и начинай», и Егор предложил избрать президиум. Впрочем, тут никаких проблем не должно было возникнуть: список давно вручили бригадиру Приставкину, и тот быстро, глотая буквы, зачитал его. Фокин поднялся первым, за ним Стрекалов, а потом на сцену потянулись и другие. Но вдруг случилось непредвиденное: Гриша Культя вскочил с места, стянул с себя замусоленную шапку и крикнул:
– Надо бы ещё Степана Плахова в президиум избрать! Работник он хороший!..
В зале стало оживлённо, и Дунаеву пришлось встать.
– Товарищ Плахов у нас не колхозник, так что…
Но Гриша Культя не унимался:
– Товарищ Фокин у нас тоже не колхозник, а в президиум забрался.
В зале захихикали, заулыбались. Дунаев нахмурился.
– Похоже, тут некоторые считают, что они на концерт собрались. Вот и вы, дядя Гриша, туда же, с хиханьками…
– А сегодня масленица, – ухмыльнулся Культя. – Почему бы и не пошутить, а то будто на поминки пришли.
Вскочил Фокин.
– Позор, товарищи колхозники! Позор! Это не собрание, а посиделки какие-то получаются. Не на масленицу мы собрались, а важное дело делать. Ваш руководитель товарищ Дунаев избран председателем райисполкома в соседнем районе. Поэтому давайте решать…
– А чего решать-то? – поднялся опять неугомонный Культя. – У нас завсегда как в песне получается: «Без меня меня женили, я на мельнице пробыл».
В зале загудели, и Фокин понял: сейчас надо не упустить время, не дать разгореться страстям и, быстро подняв руку над головой, с усилием произнёс:
– Товарищ Дунаев, как коммунист, согласился с предложением обкома партии. Да и не мог он отвергнуть его – дисциплина. Ведь ещё Владимир Ильич подчёркивал, что в партии главное – признание принципов демократического централизма…
Со стула встал тракторист Николай Селиванов, и Дунаев удивился: смотри-ка, тихоня извечный, а тоже руку тянет. По лицу Николая пробежала застенчивая улыбка, но сказал он твёрдо:
– А с нами, колхозниками, посоветовались? Ведь у нас тоже устав есть!
И снова тревожный рокот прокатился по залу.
