с пуговиц, обнажил грудь в тельняшке, – кто смелый, стреляй меня, пока я безоружный перед вами стою!
И снова Наумова по плечу похлопал:
– Ты, что ли, за это дело возьмёшься? Наумов от Попова отпрянул испуганно.
– Мараться с тобой…
– А ты попробуй… Стрелять не хочешь, давай на кулачки или поборемся, а?
Засмеялись мужики, послышались протяжные вздохи, и кто-то крикнул:
– А что, Егор, попробуй, чёрт с ним. Глядишь, как колода старая, сам развалится.
Егор провёл рукой по длинным патлам, с ухмылкой посмотрел на Дикаря, сказал, растягивая слова:
– А что, давай попробуем, если мужики просят, а? – и начал закатывать рукава рубашки.
Они сошлись на луговине, куда мужики притопали за ними вслед – длинноногий, как стена, Егор и этот кряжистый, раскоряченный матрос. С минуту ходили схватившись, потягивая вполсилы друг друга на себя, а потом произошло совсем непонятное. Точно лёгкий сноп, вскинул Попов тяжёлого Егора, оторвал его земли, заплёл ноги и опрокинул на спину, припечатав лопатками. Прижатый к земле, тот сипло храпел, пытаясь сбросить Попова, удивлённо хлопал ресницами.
– Ну, силён флотский, – вырвалось у кого-то.
Мужики, ставшие свидетелями поражения своего кумира, оживились, загалдели по-сорочьи, закивали стриженными под кружок вихрастыми головами:
– Эх, Егор, Егор, пришла и на тебя управа…
– Сила солому ломит!
Дикарь, услышав эти разговоры, отпустил руки, легко, как резиновый мяч, подпрыгнул, встал на ноги, отряхнул от пыли свои клёши. Егор поднимался с земли, громко кряхтел, точно взваливал на себя тяжеленный куль с зерном, потом подошёл к Дикарю, протянул руку:
– Егор Наумов!
Дикарь с независимым видом потряс протянутую руку, тоже представился:
– Попов, председатель уездной ЧК, – и, обращаясь к мужикам, спросил, скривив губы в ухмылке: – Ну, ещё есть желающие? Иль закончим борьбу и о деле поговорим?
Кто-то крикнул возмущённо:
– А катись ты к едрёной матери!
Но на крикуна шикнули, и он замолчал. Молчала и толпа, ещё не пережившая удивления. Первым снова Егор заговорил:
– Можно и о деле, правда, мужики? – и слова эти как запев прозвучали.
– Давай поговорим!
– Гутарь, чего там!
Дикарь расправил бугристые плечи, заговорил:
– Поскольку, мужики, я с вами теперь близко познакомился, давайте договор держать. Советская власть, ребята, не терпит, чтоб над ней изгалялись всякие, потому как власть – она насилье, насилье над сплуататорами. А вы нынче в контре с этой властью находитесь. В общем, так, дорогие зенкинские мужики, я вот сейчас к моему знакомому Егору Наумову – так? – он к Егору лицом повернулся, – пойду чайку попить с дороги, а вы через полчасика мне должны сообщить, кто нашему товарищу жизнь порушил и кто способствие чинил. Задача ясная?
Заволновалась, забулькала толпа, как вода в котелке, расступилась, вытолкнув к Попову высокого парня в хромовых, гармошкой, сапогах, в малиновой, перехваченной красивым поясом рубахе, курносого, с непричёсанными волосами, разворошёнными, как стог сена.
– Аким, признавайся! – крикнул кто-то.
Парень, оглядываясь на толпу, зыркал затравленным зверем, всё старался за пояс заткнуть длинные руки.
– Этот, что ли, застрелил землемера? – спросил Попов у Егора.
– Он, сволочь, – захрипел Егор, – он, паскуда, на всю деревню позор положил…
Видел Дикарь – злобой наливалась толпа, готовая теперь наброситься на этого парня, и замахал рукой:
– Вот что, гражданы, чувствую ваше возмущение, но самосуд учинять не будем. Поэтому поручим Егору вместе со мной этого шалопая в ЧК доставить. А там и суд учиним.
– А власть пусть по-справедливому поступает, – крикнули из толпы, – нельзя же весь хлеб под метёлку мести! Нам тоже есть-пить хочется, детишек своих содержать…
– Ладно, мужики, – спокойно сказал Попов, – разберёмся. Вы уж мне поверьте…
Выстрел, короткий, как хруст сучка, заставил толпу расступиться. Попов вздрогнул и начал медленно падать на траву. Узловатыми пальцами скрёб он землю, хрипел и матерился невнятно. Оцепенение у людей прошло нескоро, и когда они Попова на руки подняли, у того уже закатились глаза, в них застыло удивление. Видать, дружки Акимовы выстрелили, и нашла пуля лихого морячка.
– Дедом он твоим был, Дикарь-то, – сказала тогда после долгого молчания мать. Потом ещё добавила: – Я-то его не помню, двухмесячной была.
Ехал Бобров и думал – не случайно ему история Осинового Куста вспомнилась: потому что к встрече с родным селом готовится.
Глава вторая
Долог день до вечера, когда делать нечего. А у председателя столько хлопот разных, что даже дурочка с ума сойдёт.
Дунаев с утра съездил на ферму, проверил, как отправили молоко в район, отчитал скотников за отношение к кормам.
Манеру плохую мужики взяли – половину соломы на подворке разбрасывают, коровы в снег заталкивают её, перемешивают с грязью. И никому дела нет. Заведующий фермой Пётр Фомич Филимонов, мужик вроде хозяйственный, сам всегда побритый, волосёнки на пробор зачёсывает, а на ферме, чёрт старый, ходит и будто шоры на глаза надвинул, ничего не видит. Пришлось разъяснить, что к кормам так не относятся, а Филимонова даже пригрозил оштрафовать на правлении. Правда, Филимонов огрызнулся – дескать, не имеете права штрафовать, всё равно прокурор штраф этот отменит.
Вот так, ни больше и не меньше! Распустились колхознички, больно все законы стали знать. Мало у тебя прав, председатель, только и можешь на собственные голосовые связки нажимать.
Потом, немного успокоившись, Дунаев подумал, что, может быть, он и загнул Филимонову про штраф, не надо так, наверное, попроси он без крика – больше пользы будет. Но мысль эту отбросил, если не спрашивать, вообще на шею сядут.
В контору Дунаев приехал как обычно, в начале девятого, наряд провёл с главными специалистами. А дальше всё пошло своим чередом. И даже развеселился от души, когда после наряда завхоз Кузьмин, мужик лет под шестьдесят, среднего роста, но широченный в плечах, как плот, в брезентовой накидке, делавшей его фигуру ещё шире и точно придавливавшей к земле, остался в кабинете, достал смятый листок из школьной тетради, протянул с улыбкой:
– Вот, почитайте…
Дунаев быстро бумажку прочитал, хотел рассмеяться, но сдержался, попросил:
– Уж ты, Степаныч, сам мне свою бумагу прочти, что-то никак твою клинопись не пойму…
– Да что ж это вы, Егор Васильевич! Вроде и молодой, а на зрение жалуетесь. Нам-то куда тогда, ветеранам… – Кузьмин посмотрел на председателя пристально, точно брал на прицел.
– Ну, до ветеранов тебе далеко, Степаныч, мужик ты прочный. Читай, читай…
Бумаг таких от Кузьмина в неделю штуки три-четыре поступает, а что поделаешь… Кузьмин схватил свой листок со стола, начал читать, как торжественный приказ перед строем, во весь голос:
– Акт. Мы, нижеподписавшиеся, завхоз Кузьмин Михаил Степанович, с одной стороны, и неизвестные
