мне лицы, с другой стороны, составили акт. Я, завхоз колхоза «Восход», купил, а неизвестные мне лицы продали блок шестерён, карбюратор, прокладку головки блока для «газона», а также два баллона кислорода за н/расчёт. Деньги в сумме 150 (сто пятьдесят) рублей ноль-ноль копеек получили сполна. Подписи.
Расхохотался Дунаев. Ну, силён Кузьмин! Туфт приволок и глядит преданными глазками, не моргает, как будто так и надо. Утверди сейчас акт – и к обеду Степаныча не найдёшь, где-нибудь рядом с магазином окажется. Прошлый раз чуть трагедией не обернулось. Сейчас над той историей потешается весь колхоз, хохочет, а когда первый раз рассказали Дунаеву, он, наверное, позеленел от злости. Вот так же с утра подмахнул Кузьмину акт на запчасти, а тот бегом в кассу, а потом в магазин. Уж что ему, пьяному, в голову взбрело – неизвестно, только решил он «на отдых» в укромное место отправиться – в водопроводную траншею. А может быть, упал туда нечаянно, кто знает. Тракторист Колька Силин должен был ту траншею землёй забивать, потому что подрядчики ребята из «Мелиоводстроя», давно уже уложили трубу. Подъехал Колька на бульдозере, начал землю засыпать и вдруг даванул на педали, глаза колесом. В траншее лежала взлохмаченная голова на трубе. Колька оцепенел даже. Завхоз Кузьмин спокойно отдыхает, только лицо да ватник до неузнаваемости в глине вымазаны и даже волосы превратились из чёрных в рыжие. С трудом растолкал он Кузьмина, тряс его полчаса, в себя приводил, а потом с помощью трёх мужиков выволок, как бревно, из глубокой траншеи, поставил на ноги.
Глядит сейчас Егор на Кузьмина, и смех душит. Вот тебе и «неизвестные мне лицы»! Так и жизнью бы за вино поплатился. Спросил, посмеиваясь:
– Ну как, Степаныч, в траншею больше не попадал?
Кузьмин заморгал по-детски глазками, зашмыгал носом:
– Враки это всё, Егор Васильевич. Колька Силин наврал. Он ведь сочинитель, каких Господь Бог не придумал.
– Так уж и наврал?
– Истинный крест! – Кузьмин даже руку поднёс ко лбу, точно и в самом деле решил осенить себя крестным знамением. – Врать-то мне резона нет.
– Ну, а мужики, которые тебя из траншеи, как деревянную колоду, выволакивали, они что, тоже врут?
Кузьмин опять нахохлился, вытянул по-петушиному шею, но ответить не успел. Дверь в председательский кабинет приоткрылась, и кучерявая голова Степана Плахова просунулась в проём, пробасила:
– Можно?
– Можно, можно – миролюбиво сказал Дунаев, хотя на душе закипело.
Плахов вошёл медленно, ногу к ноге в кирзовых сапогах на ковёр поставил, как солдат, поздоровался кивком головы. Был Степан без шапки, в дублёном полушубке, ещё свежем, не заляпанном мазутом, и брюки в сапоги заправлены тёмные, праздничные. «Ага, – про себя с удовольствием отметил Егор, – всё-таки готовился, пришёл разнаряженный, значит, проняло». Он посмотрел на завхоза, махнул рукой.
– К вечеру, Кузьмин, зайдёшь. Тогда и разговор будет. Завхоз юркнул в дверь, не забыв прихватить со стола акт, а Егор попросил Плахова сесть, намекая, что разговор предстоит долгий.
– Да вроде не о чем долго лясы точить, а, Егор Васильевич? – спросил Плахов.
– Это ты так считаешь. А я и правление другого мнения.
– Какого же?
– Сейчас объясню… – и он тоскливо посмотрел на Степана. Изменился Плахов, заметно изменился. Вон и на лбу морщины появились, около глаз сеточкой собрались. Стареет Степан. И вдруг о себе подумал – небось и ты тоже не молодеешь, седина, как иней, в волосах заискрилась.
Разговор Дунаев издалека повёл, вспомнил о том, каким всегда активным механизатором был Степан, работал прилежно, но Плахов его перебил:
– Вы, Егор Васильевич, никак со мной сегодня вечер воспоминаний решили провести? Как это – «бойцы вспоминают минувшие дни и битву, где вместе рубились они»? Время у вас лишнее появилось?
– Ну зачем ты так, Степан?
– Да в тон вам, Егор Васильевич! Вон вы издалека ниточку тянете, как через зубы…
– Я искренне вспомнил… Ведь приятно, чёрт возьми, молодость, она что-нибудь стоила.
– А вы и сейчас не старик.
– Я – не знаю, а ты – точно старик. Нет, нет, с лица ты не изменился, а вот угас как-то, дело делаешь – вроде жвачку жуёшь. Что случилось, Степан?
Степан повертел головой, потом опять уставился на кирзачи свои, точно первый раз увидел их, заляпанные грязью и коровьим навозом. Но, видать, слова Дунаева его задели, он удивлённо спросил:
– С чего вы взяли?
– Неужели сам не замечаешь? Понимаешь, происходит у тебя… пассивность. Ты случайно кроликов не завёл?
– Что-что?
– Кроликов, говорю, не завёл? У меня сосед Валерка Шикин, тот почти сотню кроликов держит и с утра до вечера, как проклятый, об одном думает: как эту ушастую гвардию накормить. С работы вернётся и скорее на мотоцикл, в болота, траву косить. Недавно на руки его посмотрел – в них зелёнка въелась, как угольная пыль в шахтёра. Спросил, зачем так много завёл, отвечает: «Решил себе автомашину купить».
– Ну вот, – Степан поднял голову и на председателя поглядел с усмешкой, – а вы вроде его осуждаете. Человек всерьёз своим благосостоянием занимается, а это, как известно, нашим задачам не противоречит.
– Так ты тоже, я слышал, решил на кроликах бизнес делать?
– Бизнес не бизнес, а всё-таки для души приятное…
– Так ли?
Степан потрогал пальцами подбородок и вдруг заговорил быстро, с волнением в голосе:
– Вы, Егор Васильевич, как председатель колхоза, никогда не задумывались, почему вот эта, как вы говорите, общественная активность падает, а? Вот и я об этом думаю. И расклад у меня нехороший получается. Сегодня лучше кто живёт? Тот, кто поменьше в колхозе работает, а побольше на собственном огороде или дворе ковыряется, кто теми же кроликами или луком занимается. Почему такое происходит?
– Выходит, Степан, мы в колхозе зарплату не платим?
– Почему не платите? Деньги регулярно люди получают.
Только я вам скажу, зарплата у нас как колесо, круглая для всех, хорошо ли работаешь, плохо ли – почти поровну получается. Вот и думаешь иногда – а на кой чёрт тебе шею больше других гнуть, коль честь всем одинаковая. А ведь мы все пока за зарплату работаем…
– Какой же ты выход видишь?
– А никакого. Не моё дело. Знаете, как говорят – в колхозе ума не надо, на это бригадир есть. Вот вы и думайте, вам деньги платят не за физические усилия, а за то, что шариками в голове крутите.
– Выходит, мы опять к началу нашего разговора вернулись? Кто-то думай, кто-то делай, а моя хата с краю… Вот я тебя как раз и спросить собираюсь – почему ты активность свою утратил, живёшь, как в тумане? Раньше в любом деле – первый зачинщик, а теперь сник. Дома что-нибудь случилось?
Степан по коленям ладошками хлопнул, засмеялся:
– Вопросы легче задавать, дорогой Егор Васильевич. Говорят, один столько задаст, что и сто головастых не ответят. А дома что? Дома у меня всё нормально. Как у всякого: жена, дети, корова. И петух даже по утрам поёт. – Степан с вызовом посмотрел на председателя.
– Я тебя не про петуха спрашиваю. – Егор почувствовал издёвку, заговорил резко. – Мне бригадир Иван Дрёмов сказал, ты отказался свёклу выращивать. Так?
– Так, – закивал Степан.
– Вот видишь, – а ты тут петухом поёшь! Звено тебе доверяем, можно сказать, самое почётное дело, а ты корячишься, как мокрый телёнок, принцип свой устанавливаешь. Может, чести мало для тебя, что бригадир предложил, надо чтоб председатель. Ну вот я такую честь тебе делаю.
– Про телёнка, это вы зря, наверное, под горячую руку сказали. И про честь тоже. Вы вот лучше посмотрите, сколько свекловод получает…
