В комнату заглянула Наталья Владимировна, пригласила к столу – уже одиннадцатый час и пора подкрепиться. Лариса встала с трудом, воспоминания расслабили тело. Но ледяная обжигающая вода из- под крана освежила, словно наполнила упругой силой, и за столом она сидела сияющая, как праздничная ёлочная игрушка, так что даже сдержанная Наталья Владимировна не утерпела, спросила:
– Послушай, Лариса, ты сегодня прямо как невеста. Может, и в самом деле замуж тебя отдадим скоро?
– Не надо мне этого, – засмеялась Лариса, – замужем я уже побывала, хватило через край.
– А как же Бобров?
– Ой, не говори! Но если уж и сойдёмся, то без свадьбы, без лишнего треска.
Они пили чай, когда в дверь постучали, Наталья Владимировна торопливо выскочила из-за стола, толкнула дверь, и в комнату ввалился – свят-свят-свят! – Дунаев. У Ларисы забегали по моментально закоченевшей шее мурашки, и ей показалось, что она сейчас упадёт: поплыла, закружилась голова. Похоже, Дунаев был с похмелья: покрасневшее, помятое, с глубокими морщинами лицо выглядело смущённым, на лбу серебрились капельки пота. Но заговорил он необычно оживлённо, с каким-то вызовом, обращаясь к Наталье Владимировне:
– Это что же получается, дорогая соседка? Можно сказать, тайных гостей у себя скрываешь и словечком не обмолвилась. Хорошо, вчера люди добрые увидели.
И уже Ларисе, хриплым голосом:
– Домой не зову, но поговорить надо! Впрочем, можно и здесь. Наталье Владимировне наши отношения известны, поэтому я хотел бы с тобой уточнить… как это сказать… словом, об имуществе. Думаю, ты из-за этого и приехала, а вести разговор в присутствии Елены…
Дунаев на некоторое время замолчал, видимо, подбирал слова, как объяснить ей про новую жену. Этой паузы Ларисе хватило, чтобы взять инициативу в свои руки.
– А почему ты думаешь, что я из-за имущества приехала? Вопрос заставил вздрогнуть Дунаева.
– Но ведь должны же мы, так сказать… как юристы выражаются, привести в порядок наши имущественные отношения? Если хочешь знать, мне стыдно, что я вроде бы выгнал тебя на улицу…
– Знаешь, – сказала Лариса, – если тебя беспокоит только это – не волнуйся. Я ни в чём не нуждаюсь.
– Так уж и не нуждаешься?
– Да.
– И счастлива?
– И счастлива!
Дунаев перевёл взгляд на хозяйку дома, крякнул:
– Ну, с Новым годом вас, Наталья Владимировна! В другое время можно было бы и рюмочку пропустить, но сейчас некогда – на работу спешу. Эх, вот Бог службу придумал! И в будни как белка в колесе скачешь, и в праздники покоя нет…
– Так отдохнули бы, себя пощадили.
– А скот, а фермы? Вдруг мои помощники не накормят скотину? Им-то что, они в стороне, а я в бороне.
И Дунаев пошёл к двери, немножко картинно втянув голову в плечи, словно всем своим видом подчёркивая, сколь нелёгкий груз покоится на этих плечах.
В комнате воцарилась тягостная тишина. Наталья Владимировна, щадя Ларису, не хотела комментировать визит Дунаева. А Лариса думала: жалкий какой-то стал Егор, конечно, не имущество беспокоит его, скандала боится, огласки, прячет, как страус, голову в песок. И приход его – своего рода разведка.
Наталья Владимировна начала рассказывать сельские новости – обычный разговор о том, кто из бывших выпускников женился и кто развёлся, кто где учится и какие дела в школе. И, наверное, увлёкшись, они не услышали, как открылись сени, и только топот ног и стук в дверь комнаты заставили насторожиться. Наталья Владимировна поднялась со стула, пошла открывать, и теперь на пороге – о, Господи! – у Ларисы ёкнуло сердце – стоял Бобров, смущённо комкая в руках шапку. Он тихо поздоровался, сказал:
– А я к вам, Лариса Фёдоровна. Ждём вас с сыном.
…Лариса собиралась и грустно думала: что за утро тревожное такое? У неё защемило в груди – как пойдёт она сейчас в дом Бобровых, что скажет Серёжке?..
Они вышли на улицу и словно окунулись в стылую изморозь. Солнце ещё не разогнало туман, на деревьях причудливыми бусами тускло блестел узорчатый иней, под ногами хрустел сдавленный ночным морозцем снег.
Молча прошли мимо бывшего дома Ларисы. Теперь, днём, он казался каким-то пустым, одичалым, только занавески на окнах, повешенные ещё ею, Ларисой, напоминали о том, что в доме продолжается жизнь. И снова защемило сердце – может быть, оттого, что увидела эти цветастые, с крупными маками занавески, а может, от пугающей неизвестности – что-то будет дальше?
Евгений Иванович, заметив её тревогу, заговорил о пустяках, о погоде, которая наверняка разыграется и сгонит туман, а потом установится ясный день с лёгким, бодрящим морозом. Но она не приняла этого весёлого тона, сказала с грустью:
– Мне, наверное, надо уезжать, Женя?
– Как уезжать? Ты только приехала…
– Знаешь, Женя, – хрипло проговорила Лариса, – сложно мне с тобой… Впрочем, не с тобой, не так я выразилась. С сыном твоим… Вот как ты объяснишь сейчас моё появление в доме?
– Очень просто. Тётя Лариса в гости пришла. А может быть, и прямо скажу: тётя Лариса будет жить у нас в доме, и я на ней женюсь.
– Ну а что он скажет? Возьмёт и убежит из дому, тогда как?
Бобров наклонился вперёд, ускорил шаг и, наверное, от раздражения – Лариса увидела это сразу – у него побагровел затылок.
– Не убежит Серёжка, понимаешь, не убежит. И тебя встретит хорошо… Он, кстати, ночью, когда вернулся, про тебя спрашивал, а ты сразу – убежит, убежит! Так что успокойтесь, дорогая Лариса Фёдоровна, с вашим будущим учеником всё будет нормально.
– Здорово рассуждаешь! – засмеялась Лариса. – Уже и на работу определил. А вдруг там места нет?
– Нет – когда-нибудь будет, можно подождать. А впрочем, давай зайдём завтра к директору и выясним.
– Да, серьёзно ты, Женя, обдумал – и за меня, и за себя, – сказала Лариса, и на душе стало одновременно и радостно, и грустно.
– А ты как хотела? Я в больнице почти два месяца провалялся, а там лежишь, в потолок смотришь, и всякие мысли в голову лезут. Я тогда ещё понял, – вздохнул Бобров, – не могу я без тебя, Лариса, хоть что со мной делай – не могу…
Лариса осталась ночевать у Бобровых. Когда утром, теперь уже не в качестве гостьи, а на правах хозяйки помогала Жене собирать на стол, она вдруг почувствовала, как тяжело ей поднять глаза на Серёжку, всё боялась наколоться на холодный обжигающий взгляд. Она попыталась взять себя в руки, стряхнуть эту противную слабость, но успокоиться не удавалось.
Наверное, Бобров всё заметил, потому что после завтрака сказал, что надо сходить в школу, однако уже на улице Лариса замялась:
– А может, не пойдём, Жень? В другой раз, а?
– Нет-нет, – Бобров подхватил её под руку и потащил по обледенелой сельской улице.
Он видел, как приветливо кивнул с высокого крыльца своего дома Степан Плахов, и тоже радостно поздоровался, заулыбался во весь рот. После счастливой ночи весь окружающий мир сейчас представлялся Евгению Ивановичу какой-то сказкой: заиндевевшие деревья, не сбросившие свой наряд с новогодней ночи, казались одетыми в таинственные хрустальные платья, и даже в чириканье воробьёв ему слышалась весёлая праздничная песня.
