– Наверное, – осторожно ответила Инна. Когти впивались в ее плечо, но она еще надеялась на возвращение руки.
– И бежать. Так здорово – бежать. Ветер и небо. И кажется, что твои ноги вертят землю, а потом она начинает вертеться под тобой сама. И понимаешь, что в этом смысл и другого не надо...
– Мама напишет мне разрешение на досрочную инициацию, – неожиданно для самой себя сказала Инна.
– Здорово! – Когти еще сильнее впились ей в плечо. Посмотреть на Сережино лицо Инна уже не решалась. – Здорово! У тебя все получится. Это просто. И мы сможем по-настоящему быть вместе.
– А разве мы не...
– Все эти слухи о наследственности – брехня. Ты сможешь стать кем захочешь. Тем более, у твоих родителей смешанный брак. Это облегчает возможность свободного выбора.
– Мой папа был человеком, – сказала Инна. – Генрих – просто отчим.
– Да?
– Разве ты забыл?
– Неважно. Не очень важно. Полно случаев, когда люди в инициации уходили за любимыми, а не родителями.
«А ты? Почему ты тогда не подождал меня?» – хотела спросить Инна, но не успела.
На соседней улице раздался короткий вой – трепещущий хрипловатый призыв. Инна дрогнула. Мурашки покатились по позвоночнику. И почувствовала, как задрожала, тяжелея, уже совсем не рука, а лапа на ее плече.
– Извини, – хрипло сказал Сережа. – Я сейчас. Я вернусь. Подожди меня.
Инна выждала минуту, прежде чем обернуться. Улица за ее спиной была пуста.
Через несколько мгновений вой повторился и второй голос, более низкий и нетерпеливый, ответил ему. Голос, рожденный уже нечеловеческой глоткой.
Начиналось время оборотней, когда неинициированным людям запрещалось находиться на улицах.
Инна испугалась. Она никогда не оказывалась в это время так далеко от дома.
Он вернется. Он обещал...
Инна опасливо оглядела пустынную гулкую улицу, заметила приоткрытую дверь кондитерской, до которой они с Сережей так и не дошли, и нырнула туда.
Наверное, яблочный пирог был прекрасен, но Инна сейчас не различала вкуса. Она рассеянно ковыряла ложечкой остывшие яблоки, щедро посыпанные корицей. Первый глоток кофе показался слишком горьким, второй – водянистым.
– Извините, мы закрываемся, – круглолицая официантка склонилась к Инне. Между кружевных оборок чепчика нетерпеливо подергивались треугольные кошачьи ушки. Официантке хотелось на волю – рабочий день закончился, начиналось ее время.
– Конечно, простите, – смутилась Инна.
Стеклянная дверь со щелчком захлопнулась за Инной, быстрая серая лапка припечатала изнутри табличку «Закрыто».
Улица по-прежнему была пуста, но тишина теперь наполнилась эхом шагов, невнятных голосов, похожих больше на рычание и тявканье...
Инна торопливо зашагала по направлению к дому. Пронзительная трель телефона заставила ее вздрогнуть, она даже не сразу поняла, что звенит в ее сумочке.
– Инна! – мамин голос дрожал от волнения и гнева, то приближаясь, то удаляясь – в противофазе с уличными звериными голосами. – Где ты, Инна?
– Мам, привет, я...
– Ты на улице?
– Да, я...
– Ты с ума сошла?! Где, где – на какой улице?
– Сейчас, – Инна огляделась, щурясь в сумерках. – Вот, улица Красных гиен.
– Ты совсем с ума сошла! Инна, слушай меня – немедленно лови такси и домой! Поняла? Ты поняла?!
– Да, мам, сейчас.
Инна ускорила шаг. Ей передалась мамина тревога.
Она шла так быстро, как могла, жадно глотая холодный вечерний воздух. Хотелось побежать, но Инна знала, что этого делать точно нельзя. И бояться – нельзя. Они чуют страх.
Эхо гулко перекатывало звук шагов, было не разобрать – вплетаются ли в него другие звуки, или нет... В подворотнях мелькали серые сгорбленные тени. Когда одна из них метнулась наперерез, Инна отпрянула в сторону – и тогда услышала мягкий топот шагов за своей спиной и цоканье когтей по асфальту и увидела, что позади крадется несколько таких же гибких и бесцветных теней.
Инна закричала и бросилась бежать, не разбирая дороги.
***
Она бежала, задыхаясь и не чувствуя ног, как будто кто-то другой быстро колотил ее подошвами об асфальт. В глазах метались алые пятна.
Позади раздался низкий вибрирующий вой. Захотелось упасть лицом вниз, зажать ладонями уши – все равно, что будет дальше, только бы не слышать этого жуткого воя...
А потом когтистая лапа сгребла Инну за шиворот, как беспомощного котенка, и поволокла в черный зев подворотни. Инна отчаянно забилась и заорала из последних сил. Если чудовище сможет затащить ее вовнутрь – шансов не будет.
– Тише, дура, – рявкнули ей в ухо.
Уже собираясь вцепиться зубами во вторую лапу, зажавшую рот, Инна вдруг поняла, что это не лапы, а руки. Инна всхлипнула и обмякла, повиснув в этих чудесных, сильных, человеческих руках.
– Еще чего, – неприветливо буркнул спаситель. – Сама давай иди.
Поставил ее на ноги, поддержал, потом потянул за собой.
– Давай, давай, быстрее. Они твой след уже взяли, поняла? Шевелись!
Хлопнула дверь парадной, метнулась под ноги черная лестница с невидимыми ступенями.
– Ой, дура, – охнул спаситель, ловко подхватывая Инну, когда та споткнулась и чуть не упала.
На последнем этаже он толкнул девушку на пол, в угол под железной чердачной лестницей. Тяжело дыша, уселся рядом. Прошипел зло:
– Что тебя сюда понесло ночью?
– Я ждала… Сначала в кафе, потом… Он сказал, что вернется.
– Кто – он? Оборотень? – насмешливо фыркнул спаситель. – Завел и бросил?
– Нет! – возмутилась Инна. – Мой парень. Он никогда раньше...
– Цыть. Не ори. Все как всегда, – вздохнул собеседник. – Ты откуда, с луны?
– Я никогда раньше не оставалась на улице поздно. Моя мама... Я не знала, что здесь – так...
– Самый ихний квартал. Ловят дурачков и дур, заводят сюда вечерком погулять, а потом...
– Он бы никогда...
– Цыть! Еще раз заорешь – уйду, и дожидайся их тут сама.
– А они придут? – испуганно прошептала Инна.
– А то. Подъезд-то не закрывается. Сейчас все разнюхают и придут. У них самое то развлечение – охота стаей.
– А мы?
– Попробуем уйти через крыши. Если кошек не будет.
– А если попробовать... ну, позвонить в двери... в квартиры... Если тут есть люди, то...
– То что? Я говорю – самый ихний квартал. А кто есть из людей – не откроют. Ты бы открыла, если бы тебе оборотни по ночам в дверь трезвонили?
– Я...
– Цыть...