Кит Маккарти
Тихий сон смерти
Часть первая
Передвигаться по дому старику с каждым днем становилось все труднее: холод проникал в его дряхлое тело все глубже, а сырость ощущалась все болезненнее. Сквозняки, каждую ночь провожавшие старика в постель, от вечера к вечеру оказывались все более пронзительными, а их шепот – все более зловещим. Казалось, сам дом сделался его врагом. Старик знал, что скоро ему придется перебраться из спальни вниз, на первый этаж, и тогда, по крайней мере, не нужно будет карабкаться по шаткой лестнице, где перегорела лампочка, заменить которую у него уже не было сил, словно он превратился в какого-то калеку. В прошлом месяце он дважды падал на тех ступеньках, к счастью (или наоборот) не убившись при этом насмерть, что разрешило бы разом все его проблемы.
Старик присел за лабораторный стол и принялся торопливо помечать что-то в компьютерных распечатках. Он провел уже не один день за этой работой и намеревался продолжать ее до тех пор, пока лекарство не будет наконец найдено. Он не сомневался, что находится в нескольких шагах от развязки, но вот от какой развязки – от неудачи? Неудача означала смерть.
Прошло уже несколько месяцев с того дня, когда он наконец набрался смелости и повторил анализ, тем самым открыв для себя правду. С тех пор он не переставая размышлял о том, как распорядиться этой правдой. Рассказать? Скрыть? Продолжать работать как ни в чем не бывало? Поначалу он думал, что ответить на этот вопрос будет нетрудно. Его деятельной натуре было свойственно отдаваться работе целиком, он посвящал последнему шагу все время и все деньги, чтобы хоть как-то восполнить потери. Теперь же старика беспокоило одно: правильно ли он поступил, не сообщив никому о своем открытии? Верно ли он сделал, промолчав, не следовало ли вовлечь и всех остальных в страшный круг тревожного ожидания – круг, в котором вопросов пока было больше, чем ответов? Краешком своего сознания старик понимал, что мысль, будто он, и только он, способен решить внезапно возникшую проблему, есть не что иное, как интеллектуальное тщеславие; но он не мог не понимать и другое: его друзьям было бы лучше до поры до времени пребывать в неведении – ради сохранения покоя и душевного равновесия.
Старик догадывался, что ему осталось немного – здоровье его с каждым днем ухудшалось: теперь от долгого сидения у него отекали лодыжки, да и дышать – если не подтыкать себе под бока подушки – он мог с трудом. Как-то раз он даже потерял сознание, и в тот момент в висках его прерывисто застучал пульс, мир вокруг посерел, но мозг сработал четко: старик понял, что умирает. Но тогда все обошлось.
Следовало бы сходить к врачу, старик даже знал, к кому именно можно было бы обратиться, но встрече с доктором мешала самая что ни на есть банальная трусость. Если у него вот так в один прекрасный день само собой перестанет биться сердце, тогда не придется опасаться смерти от руки более страшного, более изощренного убийцы, нежели старость, не придется пережить то, что, вероятно, предстоит пережить остальным пятерым.
Поэтому он не обращал внимания на перебои в сердце и отдавал все силы работе, стараясь тем самым хоть как-то загладить зло, которое сам же принес в этот мир.
Часть вторая
Жила она одна, с соседями практически не общалась, а потому и конец свой встретила в одиночестве. Если бы ее не хватились на работе, то она провела бы наедине со смертью куда больше времени – никто не помешал бы энтропии просочиться в ее тело, растворить его и превратить в газы и жидкости, тем самым вернув ее существо в лоно единой мертвой Вселенной.
Но, скорее всего, мертвой она пролежала лишь один день, пока Робин Тернер, начальник ее лаборатории, не надумал позвонить ей – как он потом утверждал, главным образом из-за ее запланированного доклада на семинаре, где она должна была рассказать о результатах своих исследований. И поскольку все решили, что несостоявшаяся докладчица просто-напросто заболела гриппом и осталась дома, звонок, оставшийся без ответа, вызвал у Тернера раздражение – даже если подчиненный болен, он должен связаться с начальником и сообщить, почему отсутствует на рабочем месте. Однако в глубине души Робин понимал, что причина его раздражения кроется не только, вернее, не столько в ее отсутствии. Когда на следующий день в восемь утра он позвонил ей снова и ответом ему, как и в прошлый раз, стали длинные гудки, Робин Тернер забеспокоился по-настоящему, хотя всеми силами старался скрыть свою тревогу от окружающих. Что бы там ни случилось, ей следовало сообщить, когда она сможет выйти на работу. Тернер поинтересовался у других ординаторов лаборатории, не видел ли ее кто-нибудь после того, как, не дождавшись окончания рабочего дня, она под предлогом высокой температуры ушла домой. Но никто ее не видел, мало кто знал даже, где она живет. Последнее выглядело более чем странно, ведь ординаторы и докторанты обычно держатся тесной компанией и часто проводят время за стаканчиком горячительного. Единственным человеком, от которого Тернер надеялся получить хоть какую-то полезную информацию, была Сьюзан Уортин, ее близкая подруга и, вероятно, такая же мужененавистница – однако и ее в тот день не оказалось на месте. Ее коллеги сообщили, что Сьюзан тоже подхватила какую-то особую, новую для этого года разновидность вируса гриппа. Тернер решил позвонить ей, чтобы выяснить, не знает ли она что-нибудь о состоянии подруги.
Разговор получился недолгим, но трудным. Сьюзан Уортин, судя по ее голосу, чувствовала себя не лучшим образом, и Тернер постарался не выказать беспокойства, говорил сжато и по-деловому. Нет, она не общалась со своей лучшей подругой с того момента, как та заболела и ушла с работы. В заключение Сьюзан уверила Тернера, что если та не связалась с начальством, значит, действительно разболелась всерьез, а когда Тернер поинтересовался, не знает ли она адрес подруги, то оказалось, что Сьюзан в этом вопросе помочь Тернеру не в силах.
Огорченный, Тернер направился в отдел кадров, чтобы взять адрес там, но опять потерпел неудачу: какая-то придурочная девка, сославшись на принцип конфиденциальности сведений о личной жизни служащих, ответила на его просьбу отказом.
Вернувшись в свой кабинет, Тернер долго сидел за столом, пытаясь разобраться в собственных мыслях. Действительно, он нервничал так, словно каждая новая попытка связаться с больной была предвестием беды. Но с какой стати? Чего он так боится?
Она заболела, вот и все. Просто грипп.
Но шепот прошлого все настойчивее звучал в его возбужденном мозгу, и Тернер, как ни старался, не мог его заглушить.
Следующим утром Сьюзан Уортин, еще не полностью оправившаяся от болезни, сидела на втором этаже автобуса.
«Ты окончательно сошла с ума», – повторяла стучавшая в ее висках кровь. В голове ее словно плескалась какая-то отвратительная жидкость, легкие разрывались, как будто Сьюзан вместо воздуха вдыхала ядовитые пары средства для очистки раковин, а руки и ноги то и дело выходили из повиновения. При каждом повороте автобуса Сьюзан теряла равновесие, а с ее желудком творилось нечто странное, и тот факт, что за последние четыре дня она ничего не ела, никак не влиял на периодически атаковавшие ее приступы тошноты, которые порой становились столь острыми, что подавляли все прочие ощущения. К тому же в автобусе было страшно холодно и необычайно шумно.
Сошла она с ума или нет, но именно звонок Тернера ознаменовал начало ее безумного состояния и заставил выйти в таком состоянии из дому. Когда и ее звонок подруге остался без ответа, Сьюзан забеспокоилась. Три следующих звонка, последний из которых был сделан в полночь, довели ее беспокойство до наивысшей точки, и успокаивать себя тем, что, возможно, ничего страшного не случилось,
