– А эти образования на коже? Видимо, микоз в стадии опухоли?
Хартман взглянул в том направлении, куда указывала Белинда, и увидел смертоносные красные узелки, похожие на маленькие воспаленные язвочки. Это могло быть проявлением последней стадии лимфомы кожи, которая из сыпи превратилась в настоящую шишкообразную раковую опухоль, но полной уверенности в этом у Хартмана не было, поэтому вместо ответа он лишь протянул неопределенное «ммм».
– У нее ничего такого нет в анамнезе? Я хочу сказать, что столь крупная опухоль не вырастает за ночь. Что бы это ни было, трудно поверить, что она не обращалась с этим к врачу.
Странно, но Хартману не пришло в голову выяснить это сразу – да и к чему, собственно? Ему просто передали тело, указав в качестве возможной причины смерти ожоговое поражение тканей, и теперь доктор вынужден был признать, что истинная причина ему неизвестна. Тем временем Белинда, устроившись за ближайшим компьютером, принялась вводить в него данные об обстоятельствах смерти Миллисент Суит, почерпнутые из заявки коронера.
– Очень, очень странно, – задумчиво произнесла она спустя несколько минут.
– Что именно?
– Она работала в медицинской школе, и в справке есть все сведения о состоянии ее здоровья. Ну это, знаете, «есть гепатит/нет гепатита», и прочее в том же духе. Но ни строчки о раке.
Тут подал голос Ленни. Ему надоело, что на него не обращают внимания:
– Так мне продолжать или нет?
– Пожалуйста, Ленни.
Гробовщики, громко топая, покидали морг с очередным своим пассажиром.
Белинда покинула место возле компьютера и вернулась к столу. Она обратилась к Хартману:
– Вы не возражаете, если я переоденусь и приду посмотреть? Поразительно интересный случай.
Хартману не требовалось поразительного или интересного – ему нужно было легкое и быстрое. Сейчас ему больше всего хотелось, чтобы его оставили в покое и что бы какая-то ординаторша не пыталась выставить его идиотом. Но что он мог ответить? Это же клиническая больница, ничего не поделаешь.
– Конечно.
Когда Ленни продолжил вскрытие, Хартман, боясь что-нибудь упустить, вернулся к телу, дабы осмотреть его более внимательно. Печень Миллисент Суит представляла собой одну сплошную опухоль; отмиравшие и уже омертвевшие серо-белые ткани внутренних органов были сплошь усеяны круглыми красными пятнами кровоизлияний и, особенно в области печени, маленькими, неправильной формы зелеными пятнышками. Стенку желудка покрывали узелки микроопухолей, большинство диаметром не более миллиметра, хотя один из них был значительно больше. Сальник – жировая прослойка, свисавшая с нижней кромки желудка, – был настолько деформирован, что разросся, затвердел и утратил гибкость. Находившиеся под ним кольца кишок также покрывали узелковые опухоли.
Хартман прекрасно понимал, что все это не имеет никакого отношения к яичнику, и Белинда, как только вернулась, высказала такое же предположение:
– Эта зеленоватая окраска похожа на желчь.
– Гепатоцеллюлярная карцинома? – поспешил он произнести, чтобы опередить Белинду. – Да, вот о чем я подумал: первичный рак печени – единственная разновидность этого заболевания, при котором выделяется желчь.
– Но раковые образования есть и на кишечной стенке, и на тонких кишках тоже.
Замечание Белинды поставило Хартмана в тупик: тонкие кишки редко поражаются опухолями. Ему не оставалось ничего иного, как молча кивнуть, подтвердив правильность размышлений девушки с высоты своих познаний.
Тем временем Ленни приступил к вскрытию грудной клетки. Взяв в руки стальную пилу, он начал операцию с нижних левосторонних ребер, отделяя ключицу от грудины. Покончив с этим, Ленни обогнул стол и повторил процесс с правосторонними ребрами, после чего приподнял нижний конец грудины и одновременно потянул ее на себя, отделяя от прилегающих тканей.
Однако что-то у Ленни не получалось.
Странно, но, по логике вещей, с этим не должно было возникнуть никаких затруднений: мешок вокруг сердца и мягкие ткани в середине груди обычно отделяются как липкая серая сахарная вата.
Ленни посмотрел на Хартмана, который внимательно наблюдал за его действиями. Он был достаточно опытен и знал, что в случае каких-либо затруднений за дело должен приниматься сам доктор. Это правило, естественно, устраивало Ленни и потому было одним из немногих, которым он следовал.
– В чем дело?
– Не отделяется. Что-то держит ее снизу.
Хартман взял из его рук скальпель и, ухватившись за грудину правой рукой, принялся разрезать находившиеся под ней мягкие ткани. И тут скальпель наткнулся на фиброзную, почти твердую ткань. Тогда он, сменив скальпель на пилу, стал орудовать этим, более подходящим для данного случая инструментом. Через десять минут грудина наконец отделилась, и причина столь необычного ее поведения стала ясна. Хартман ошарашенно уставился на открывшуюся его взору картину.
Казалось, вся грудь была забита рыхлой крапчатой тканью, местами прорезанной зонами свежего кровотечения. Мешок, в котором находилось сердце, был как будто искусственно вставлен в нее, и с обеих сторон его окружали легкие. От окололегочного пространства в некоторых местах сохранилось лишь несколько карманов, заполненных жидкостью.
Грудь превратилась просто-напросто в клетку, заполненную опухолью.
Хартман услышал, как Белинда еле слышно что-то пробормотала. Только через несколько минут до него дошло, что она произнесла: «Боже мой…»
На извлечение этой опухоли у Хартмана с Белиндой ушел целый час, и еще час они потратили на то, чтобы отделить от нее органы. Ленни благополучно исчез, сославшись на то, что это не его работа, и, принимая во внимание необычность случая, Хартману было нечего ему возразить. Заглянул Дэнни, оторвавшись на пару минут от каких-то ему одному ведомых важных дел, видимо приносивших неплохой доход. Бегло осмотрев тело, он со значением присвистнул, словно поразился небывалым размерам пениса старого приятеля, которого впервые увидел без одежды.
– Бедная сучка, – бросил он, но в его голосе не прозвучало и нотки сочувствия.
Внутренние органы «бедной сучки» красовались на препараторской доске, а на лице Хартмана красовалось недоуменное выражение. Белинда стояла рядом с шефом, также пытаясь понять, что же все- таки они извлекли из тела девушки.
Все органы были поражены какой-либо разновидностью опухоли – одни в большей, другие в меньшей степени: от легких, например, практически ничего не осталось, равно как и от печени, яичников и щитовидной железы; в то же время почки, тонкие кишки, сердце и матка все еще сохраняли свою первоначальную структуру, хотя и были поражены достаточно сильно. Опухоль также затронула мозг: в тонких срезах, сделанных Хартманом с левого полушария, обнаружилось большое количество мертвых и отмиравших тканей, размер микроопухолей в которых доходил до восьми миллиметров. В правом полушарии такая опухоль была лишь одна, зато в мозжечке – две.
Хартман продолжал производить срезы тканей в различных органах и повсюду находил злокачественные образования. Он вскрыл кишки, ожидая увидеть лишь поверхностное, проникшее извне, поражение, но обнаружил, что выстилки как толстых, так и тонких кишок сплошь усеяны полиповидными наростами разной величины. Среди этих наростов Хартман насчитал в общей сложности шесть раковых опухолей – две в тонких кишках и четыре в толстых.
В желудке Хартман обнаружил целых три опухоли, а полость пищевода оказалась плотно окутанной сетью злокачественных образований – они располагались на необычного вида бархатисто-красной поверхности. Все это наталкивало на мысль, что в данном случае имело место полное злокачественное перерождение желудка и тканей пищевода.
Даже в гортани обнаружилась россыпь узелков, почти наверняка являвшихся раковыми образованиями. Селезенка, масса которой в нормальном состоянии не должна превышать двухсот граммов, раздулась и тянула почти на пару килограммов, поверхность ее разреза пестрела белыми пятнами
