– Почему вы вините во всем «Пел-Эбштейн»?
– Она работала там.
Даже простое упоминание этой компании в устах Суита звучало как обвинение, и произнес он его с такой уверенностью, что, окажись на месте Елены и Айзенменгера какой-нибудь газетчик, он бы ни на секунду в этом не усомнился.
– Но это еще ни о чем не говорит, – настаивала Елена. – Должно же быть что-то особенное, что заставило вас обвинить их в смерти дочери.
Суиту никак не удавалось облечь свою мысль в слова. Для него связь преждевременной смерти Миллисент с ее работой в «Пел-Эбштейн» была неоспоримым фактом, не требовавшим доказательств. Он вновь потупился и наконец, словно оторвавшись от запылившегося архива, страницы которого все это время перелистывал в памяти, произнес:
– Когда она приехала домой после пожара, то была страшно напугана. Тогда она сказала, что умрет.
– Когда это произошло, мистер Суит?
– Около двух лет назад.
– Какого рода работу она выполняла в «Пел-Эбштейн»?
– Исследования. – Последнее слово он произнес с налетом гордости, даже слегка приосанившись.
Это было уже кое-что, и Айзенменгер заинтересовался:
– Вы не знаете, что это были за исследования?
Этого отец Милли не знал. Исследования, и все.
– Милли не упоминала о Протее?
Нет, слова «Протей» Рэймонд Суит от дочери не слышал.
Айзенменгер сдался, и Елена, оторвавшись от записей, которые она вела на протяжении всего разговора, спросила:
– Вы не знаете, в какой лаборатории она работала?
– Она работала на острове в Шотландии.
Но на каком именно острове, в какой лаборатории, Рэймонд Суит не знал – либо Миллисент не говорила об этом отцу, либо название просто выпало у него из памяти.
– Что она рассказывала вам о пожаре?
– Ничего особенного. Был сильный пожар, большинство помещений сгорело. Почти все, кроме этого…
– Ваша дочь пострадала?
– Нет.
Услышав это, Айзенменгер встрепенулся:
– Почему же тогда ее отправили домой?
Рэймонд Суит, как заметил доктор, сильно потел, как будто старался что-то скрыть, однако и Айзенменгер, и Елена понимали, что это было вызвано горем и воспоминаниями, которые они сейчас старались в нем воскресить.
– Потому что они закрыли лабораторию.
Елена решила, что сейчас Айзенменгер начнет развивать эту тему, но доктор сосредоточенно думал.
– Судя по всему, пожар был очень сильный, – заметила она.
Суит только передернул плечами. Глядя на убитого горем клиента, Елена решила, что спрашивать его больше не о чем, – они с доктором выбрали из этой золотоносной жилы все до последней крупинки. Тем не менее она уточнила:
– Но именно с того времени ваша дочь уверилась, что скоро умрет?
– Вот именно. Едва приехала домой, сразу сказала, что боится умереть. Я спросил ее почему, но она ничего не ответила.
– Она что-нибудь предпринимала? Консультировалась с врачами? Сдавала анализы?
– Ей не нужно было этим заниматься. Все анализы проводил «ПЭФ».
Услышав это, Айзенменгер вскинул голову.
– В самом деле? – спросил он.
– Ну да. Это ее и успокоило. На работе ей сказали, что результаты всех анализов отрицательные.
Эта информация заинтересовала уже Елену. Она, как несколько секунд назад доктор, вскинула голову и сказала:
– Но теперь вы не верите в это.
Ее слова прозвучали как утверждение.
Рэймонд Суит фыркнул:
– В то время мы оба думали, что беспокоиться не о чем. Но теперь-то я знаю, что это было совсем не так. Они все врали. – Он снова заплакал, опустив голову, его плечи затряслись. – Они все врали, – еще раз прошептал он.
Больше у Елены и Айзенменгера вопросов не было, но и того, что успел сказать Суит, было достаточно, чтобы заставить их серьезно задуматься. Когда Елена уже провожала его к выходу, он вдруг спросил:
– Вы не думаете, что мне следует связаться с Карлосом? Предупредить его?
– Карлос? Кто это?
– Друг Милли. Он работал в той же лаборатории.
После ухода Рэймонда Суита Елена отправилась варить кофе, а Айзенменгер, чтобы как-то скоротать время, принялся рассматривать вид, открывавшийся из окна ее офиса. Видимо, дела адвоката Флеминг шли в гору: район, где они сейчас находились, был куда более фешенебельным, чем тот, где располагался ее прежний офис. Когда Айзенменгер только познакомился с Еленой, ее контора ютилась в какой-то боковой улочке на окраине города, теперь же окна выходили на широкий, хотя и немноголюдный, проспект. Район показался доктору спокойным, даже аристократическим, лишенным той грязи и чувства безысходности, что обычно царят в жилых городских кварталах. Отсюда было значительно ближе до правительственных учреждений. Елена выбрала достойное место для своей конторы и неплохо обустроилась здесь, подумал он.
Да и сам новый офис выглядел куда представительнее и комфортабельнее, и порядка в нем стало больше. Все вокруг наводило на мысль, что Елена обрела здесь не только большие возможности для бизнеса, но и большую уверенность в себе. Вся мебель была новой, нигде не было ни пылинки, все находилось на своих местах. Даже цветы в горшках выглядели счастливыми, словно внушая посетителю надежду на скорейшее разрешение его проблем.
Елена вернулась с двумя дымившимися чашками на подносе. Поставив кофе на стол, она произнесла:
– Ну и…
– Вот потому-то я и бросил медицинскую практику. Страшно раздражают пациенты. Как бы подробно ты их ни расспрашивал, какие бы наводящие вопросы ни задавал, они почти всегда утаивают что-нибудь важное. Можно подумать, что им просто нравится водить лечащего врача за нос.
– Мои клиенты ведут себя точно так же. Иногда нарочно, но чаще всего это обычная людская привычка действовать друг другу на нервы. – Елена налила сливки в кофе и подала Айзенменгеру одну из чашек. – Теперь главное, чтобы он смог найти фамилию и адрес.
– Даже если ему это не удастся, мы теперь знаем, с какого конца начинать.
– Значит, поможешь?
Он улыбнулся:
– Скажем так, я достаточно заинтригован, чтобы разобраться, что же там действительно произошло.
Елена ответила улыбкой, и на этот раз то была искренняя улыбка облегчения и – по крайней мере, так осмелился оценить ее Айзенменгер – не менее искренней радости.
