словно щуки в прудик, где живут карпы и караси. Им смешна гордыня англичан, которые полагают, что грабить нехорошо.
Лидочка погасила свет и подошла к окну.
Конечно же, в кустах ничего не было видно – живая изгородь поднималась довольно высоко.
Было слышно, как Слава говорит дочери:
– Главное – держать себя в руках. Они не должны догадаться…
– Тебе хорошо…
Лидочка отошла от окна, чтобы не слушать.
Он легла, но свет зажигать не стала.
Лидочка долго лежала, прежде чем раздеться и пойти в ванную. Было тревожно, и сердце билось, как перед грозой.
Лидочка утешала себя тем, что завтра с утра уедет. И не будет больше их всех видеть…
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Утром в субботу Лидочка встала раньше всех, позавтракала внизу, никого не разбудив, оставила на столе записку, что вернется вечером, и пошла на станцию. Ей было приятно идти по пустой утренней улице, где косые лучи солнца высвечивали цветущие розы на высоких, до второго этажа, кустах. Коты деловито переходили улицу, видно, направлялись с визитом к соседям. Самолеты шли один за другим, снижаясь к Хитроу. Лидочка уже прижилась здесь и не чувствовала себя чужой, хотя бы потому, что местные империалисты встречают тебя с обязательной добродушной улыбкой. А мистер Мета, хозяин продуктовой и газетной лавочки на углу соседней улицы, уже знает тебя и спрашивает, оставить ли пакет молока?
Лидочка дошла до тихой пригородной станции, провинциальной во всем, если не считать красных телекамер, нависающих над платформой и следящих за тем, чтобы какой-нибудь злоумышленник не пристал к смирной девушке. Поезд примчался тут же, будто ждал за углом, немногочисленные пассажиры вошли внутрь и расселись по свободным местам, которых было немало, – видно, здесь не любят подниматься утром в субботу.
На противоположной платформе, ожидая поезда на Орлингтон, в глубокой тени под навесом сидел приятель Геннадия и читал газету. Электричка прибавила ходу, и платформа исчезла вместе с видением. Разумеется, это было видение, если не вернуться к первоначальной и самой безобидной из версий: Геннадий остановился у своего друга, который живет по соседству. Оттого они и гуляли по полям, и ездили в машине по Вудфордж-роуд.
И все-таки у Лидочки осталось неприятное чувство: если она его увидела, хоть и поздно, может, он ее увидел раньше? Ну и пусть, он же Лидочку не знает. Если, конечно, никто за ней не следит.
И тут же пропало тихое очарование субботнего утра – как будто сюда донесся хриплый рев боевой трубы с отдаленного, но знакомого поля боя.
Лидочка постаралась выкинуть из головы эту встречу, но удалось ей это сделать только в Британском музее, в длинных волшебных галереях ассирийской царской охоты, где умирающие львы, обливаясь кровью, корчились на гранитных стенах. Лидочка устроила себе великий день прогульщика – она круглая сирота, купившая путешествие в настоящий Лондон и не подозревающая о социальных контрастах, об угнетении трудящихся, расовой дискриминации и прочих бедах развитого империализма.
Скорее случайно, чем по расчету, она забрела в китайский район за «Ковент-Гарден», даже пообедала в чистом, подчеркнуто скромном ресторанчике «Красный дракон». Она чуть было не купила по соседству в китайской аптеке полуметрового фаянсового человека, покрытого сыпью точек, указывающих иглоукалывателю, куда вонзать иглы.
Вернулась она с тяжелой сумкой – там была чудесная монография о Климте, два фунта черешни, крем для лица, дезодорант и много всего, отчего сумка стала почти неподъемной. Ей было лень тащиться на метро до вокзала, а потом еще от электрички – она взяла такси и совершила роковую ошибку. И не столько из-за того, что на счетчике набежало двадцать пять фунтов, а потому, что весь дом видел, как она расплачивалась с таксистом, который любезно поднес ей сумку до дверей.
Бледный Слава, не дожидаясь звонка, открыл дверь и сказал:
– Ты с ума сошла! Сколько это стоило?
Видно, ее проступок был столь страшен, что отогнал на несколько минут его собственные неприятности.
– Ты знаешь, сколько стоят приличные зимние сапоги? – спросила Валентина. – Меньше, чем твоя прогулка!
Лидочка перепугалась, завиляла хвостиком, сказала, что купила чудесную черешню, почти черную, собирайтесь в столовую, попробуйте.
Все собрались в столовой, Лидочка разделила черешню по мискам, и в гнетущей тишине Кошки мгновенно заглотнули ягоды и отключились, часто и дружно стуча косточками по фарфору.
Когда короткое пиршество подходило к концу, Иришка неожиданно спросила:
– Сколько заплатили за такси?
– Двадцать пять фунтов, – призналась Лидочка.
Василий Кошко скрипнул крепкими золотыми зубами.
– Молодец, – одобрила Иришка. – В следующий раз поедете, меня с собой возьмите.
– Я в Британском музее была, – сказала Лидочка.
Получилось глупо – словно Иришке не положено ходить в музей.
– Меня Роберт водил, – сказала Иришка, вовсе не обидевшись. – И еще мы ходили в галерею Тэйт. Вы там, наверное, не были.
– Не была, – улыбнулась Лидочка.
– Ирина! – одернул дочь Слава. Голос его дрогнул, словно Иришка допустила вопиющую бестактность.
Иришка удивленно поглядела на отца. И тут ее лицо побледнело, и приоткрывшиеся было губы, готовые возразить, сомкнулись. Иришка резко отодвинула миску с недоеденными ягодами и выбежала из комнаты.
– Спасибо, – сказал Слава.
Он вышел в коридор. Лидочке было видно, как он глядит вверх по лестнице, словно решает проблему, подняться ли следом за дочкой или пойти к себе.
Наконец он решился и ушел в кабинет.
– Чего это они? – спросила Валентина.
Василий пожал покатыми плечами. Валентина подвинула к себе миску Иришки и сглотнула оставшиеся ягоды.
– Спасибо, – сказала она. – Жарко сегодня.
Удивительно, что она догадалась поблагодарить Лидочку. Наверное, потому, что ей достались и Иришкины ягоды.
Третий вечер в Лондоне грозил снова стать скучным. От телевизора Лида была отрезана плохим настроением хозяина дома. Она принялась листать Климта.
За дверью послышались шаги – Слава поднимался к дочери. Хлопнула дверь. За стеной начали о чем-то шептаться.
– Эге-гей, Батькович! – возопил снизу Василий. – Ты телевизором пользуешься? Мы его поглядим!
Слава приоткрыл дверь и крикнул:
– Смотрите, пожалуйста. Потом выключите.
Лидочка быстро сбежала вниз и присоединилась к краснодарцам. Кошки смотрели сериал. Василий время от времени переводил кое-что Валентине. Но его перевод не имел отношения к тому, что происходило на экране. Внутри Василия происходило собственное творческое переосмысление сюжета, и Валентина признавала его за неимением другой версии. Лидочке они не мешали – даже интересно было сравнивать версию Василия с тем, что происходило на экране на самом деле. Например, как Василий, который считает инспектора полиции страшным убийцей или даже привидением и вкладывает в его уста угрозы и проклятия, выпутается в очередной раз.
Где-то через час спустился Слава. Он постоял в углу, глядя на экран и явно ничего не видя, потом ушел
