'Кураж, кураж и еще раз кураж! Это единственное, что спасает, когда провожаешь по двадцать- тридцать покойников в электрическую печь ежедневно. Иначе организация прощания с умершим будет формальной', — говорила нам служащая крематория, отработавшая там пятнадцать лет. Кто возьмется с ней спорить?
И правда, скучно жить без куража! Все равно, что изо дня в день одни макароны беззубым ртом жевать. Представьте: включаете вы телевизор, а там ведущий с постным лицом уныло вещает о последних новостях в мире поп-музыки. Что ж, переключите программу. Громче, громче звук — все же Маша Распутина поет! Таких голосов, как у нее — всего шесть-семь во всем мире. Да только кто бы ее знал, кроме нескольких ценителей, если бы Маша не откалывала какие-нибудь номера на каждом своем концерте! И кому какое дело было бы до того, как взахлеб рыдала Маша над сдохшим от натуги попугаем, пытавшимся продублировать ее песню 'Я родилась в Сибири'... Но — виртуозный кураж! И тележурналисты наперебой показывают, как она хохочет, сидя на коленях у Борового, и грозится родить от него ребенка. И пресса сладострастно сообщает, что очередной новый ухажер дарит ей очередной новый “Мерседес”, и что вообще она объект страсти чуть ли не всей сильной половины человечества. Интере-есно!
Талантливому человеку вообще без куража — никуда! Если за тобой не тянется шлейф шокирующих легенд и баек, то велик риск и с талантом остаться молью бледной.
Уж какой голосина у Шаляпина был, а все же и Федор Иванович понимал, что публику надо брать не одним только голосом. И из куража охотно демонстрировал целый букет своих якобы странностей и причуд.
Как-то в Америке Шаляпин пел знаменитую партию Дона Базилио, подчеркнуто щеголяя торчащим из кармана грязным носовым платком. Он то вытаскивал его, то клал обратно в карман, то делал вид, что сморкается. Эта его выходка тут же попала в газеты: 'Неужели Шаляпин не имеет возможности хотя бы для сцены купить чистый носовой платок? Какое неуважение к публике! Разве она недостойна чистого платка?'.
Перебирая ворох газет, Шаляпин довольно улыбался, по обыкновению ворча: 'Бездарные лошади! Шаляпин может купить чистый платок, а вот Дон Базилио — не мог бы...'
Разве нельзя назвать куражом строки Пушкина:
«Читатель ждёт уж рифмы “роза”.
На вот, возьми её скорей!»...?
Не отстают и наши современники. Возьмём наудачу Григория Остера, автора известных произведений для детей и их родителей типа “Вредных советов” и “Противных задач”. Вот одна такая задачка.
Скорость машины, в которой сидят преступники, ограбившие банк, 100 км/час, а скорость милицейской машины 110 км/час. На каком расстоянии друг от друга окажутся преступники и милиционеры через час погони, если известно, что милиция начала преследование через десять минут после ограбления и движется в направлении, противоположном движению преступников?
В книге Никиты Богословского “Заметки на полях шляпы” приведено предисловие к новой книге некоего поэта, вымоленное у критика Трёхпрудного. Вот текст предисловия:
“Новая книжка поэта-сатирика Н. Диколаева, не-
сомненно, является его удачей. Безусловно, она
нужна любителям юмора. Невежества, пошлости
здесь нет и в помине. Зато подлинного юмора
в ней предостаточно. К счастью, поэт непло-
хо знает то, о чём пишет. Порою он весьма я-
довит. Ложь, лицемерие, чванство — эти пороки
ему ненавистны. Зато прямота, честность
характерны для кредо автора, абсолютно ис-
креннего художника. Мы ждали этого сборника,
писавшегося уже давно. И тут издательство, явно
недооценив мастерство и талант, к сожалению,
сплоховало, опубликовав книгу Н. Диколаева
только теперь, предпочтя ранее стихи Булыго,
яркий пример халтуры и пошлого зубоскальства”.
Естественна радость поэта, выскулившего у критика такое предисловие к своей книге. Но если бы он знал творческий метод Трёхпрудного (строки которого следовало читать через одну), у него была бы совсем другая реакция. (Попробуйте сами выяснить истинное отношение критика, зная особенности изложения им истинной сути дела.)
Или возьмём Виктора Шендеровича, который, по его словам, “с 1995 года вздрагивает при слове “Куклы”. Вот одна из его сценок:
В е д у щ и й. Добрый вечер! Сегодня в нашем ток-шоу в острой дискуссии о путях развития законности сойдутся милиционер Ангелюк и вор в законе Злыднев. Поприветствуем наших гостей! Итак! Справа от меня — полковник Ангелюк… или нет, простите. Да! Ангелюк слева. А справа, если я не ошибаюсь… Нет, пожалуй… справа Ангелюк, ведь он в форме. А впрочем… Ну да. В общем, один Ангелюк, а другой — Злыднев. Аплодисменты в студии!
Или другая сценка под названием “Прямой эфир”:
Д и к т о р. Внимание! Передаём экстренное сообщение. (Читает про себя.) Не может быть! (Достаёт платок, вытирает пот со лба.) С ума сойти. Вот ужас!
Г о л о с з а к а д р о м. Читай текст, гадина!
Д и к т о р. Может, не надо, на ночь-то?
Вернёмся к классике. Пример из серии проделок композиторов.
Гайдн часто дирижировал в Лондоне, и ему было известно, что многие англичане порой ходят на концерты не столько ради удовольствия послушать музыку, сколько по традиции. Некоторые лондонские завсегдатаи концертных залов приобрели привычку засыпать в своих удобных креслах во время исполнения. Когда Гайдн убедился в таком отношении и к его музыке, то решил отомстить равнодушным слушателям. Месть была остроумной. Гайдн специально написал новую симфонию. В самый критический момент, когда часть публики начала клевать носом, раздался громоподобный удар большого барабана. И каждый раз, едва слушатели успокаивались и вновь настраивались на сон, в дело вступал ударник, и на них обрушивались звуки литавр или барабана. С тех пор это произведение носит название “Сюрприз”, или “Симфония с ударами литавр”.
Часто куражатся и актёры, используя своё мастерство перевоплощения.
В студии одного художника спорили об искусстве. Шаляпин, не принимавший участия в споре, вдруг встал и сказал:
- Я вам покажу, что такое искусство.
Через некоторое время он незаметно вышел.
…Внезапно резко открылась дверь и на пороге появился смертельно бледный, со спутанными волосами Шаляпин. С его губ слетает всего лишь одно слово:
- ПОЖАР!
Началась паника, послышались крики ужаса… И вдруг маска страха и отчаяния покинула лицо Шаляпина. Он рассмеялся и сказал:
- Вот что такое искусство!
Нельзя здесь не вспомнить пьесу “Шторм” Владимира Билль-Белоцерковского и Фаину Раневскую в
