осталось шансов отправиться за ними следом, когда подойдет подкрепление.
Но если же отбросить заботу о своих товарищах, то Фарад думал иначе. А если заставить афгулов сделать то, что им не по нраву, то киммериец ведь мог расстаться со своей верной бандой с ножом Фарада в спине как-нибудь ночью по дороге в Коф… Никто не мог спросить с афгула, если он не из его же племени.
Так что они или поедут все вместе, или останутся здесь среди скал под охраной туранцев до тех пор, пока к тем не подойдет подмога.
Глава 4
Западный горизонт проглотил солнце. В небе погасли последние солнечные лучи. Пики Кезанкийских гор окрасились пурпуром, а потом стали серыми в свете звезд. Обычный туман затянул вход в долину Повелительницы Тумана, когда Махбарас спустился к своей палатке. По крайней мере, он смог убедить себя, что этот туман — порождение ночи, а не колдовских чар.
Он был встревожен и продолжал бороться с запавшими в память старинными историями о могучей магии, скрывающейся в горах, — магии, которой Повелительница, увы, владела не так уж хорошо. Впервые капитан услышал эти истории еще в детстве от своей няни, а позже узнал и другие версии, так, что теперь он сомневался, что эти рассказы были всего лишь фантазиями старой женщины.
К тому же ему ничего не оставалось, как отдавать приказы другим, и люди выполняли их, так как иначе их могли изгнать из долины, а то и заколдовать. Хотя Махбарас сомневался, что сам он снова увидит Кезанкийские горы, он решил не бросать своих людей и не пытаться сбежать. В эту ночь он ляжет спать пораньше, чтобы быть готовым выполнять свои обязанности на следующий день.
Когда на небе зажглись звезды, скалы стали остывать. В расщелине зашевелились лошади. Сверху упал камешек, потом еще два. Потом один за другим оставшиеся в живых афгулы спустились вниз.
Один из них обмотал раненую руку тюрбаном убитого товарища. Черные бусинки крови застыли на его нижней губе, которую он прикусил, чтобы не кричать от боли.
Афгулы собрались вокруг Конана. Глаза их сверкали. Они заплели свои бороды и заткнули их в складки одежды, потом обмотали тканью шею и нижнюю часть лица. Это означало, что они клянутся победить или умереть.
Конан же не давал никаких клятв. Он хотел найти какой-нибудь другой выход, и не в его духе было воевать ночью.
— Тот, у кого осталась вода, пусть отдаст ее лошадям, — приказал Конан. — Из луков не стреляйте, пока не сможете хорошенько разглядеть мишень. В первую очередь убивайте лошадей, а не всадников.
Афгулы закивали. Конан сильно сомневался, что говорит им что-то, о чем они еще не знают. Его спутников не нужно было успокаивать, и киммериец это знал. Но предводитель афгулов всегда говорит речь перед битвой, собрав своих людей, хотя бы для того, чтобы доказать, что страх не сковал его язык.
— Если нам придется разделиться, мы встретимся в Оазисе Девственницы. — Конан сказал, на каком примерно расстоянии находится оазис, и объяснил ориентиры, а потом спросил: — Вопросы?
Заговорил Фарад.
— Да, есть вопросы. Как же случилось так, что боги занесли женщину в пустыню, и при этом она осталась девственницей?
— Один раз давным-давно произошло нечто подобное, или, по крайней мере, я так слышал, — ответил Конан. — Люди тогда были не то, что теперь, в наше время, и, конечно, среди них не было афгулов.
Все рассмеялись непристойной шутке. Смех подхватило эхо. Конан поднес палец к губам, призывая к молчанию.
— Не все туранцы спят, и не все, кто бодрствует, дураки. Скорость и тишина, или мы составим компанию нашим погибшим товарищам.
Афгулы молча кивнули и вернулись к своим лошадям.
На скалах остались только мертвые. Они сжимали рукояти своих кинжалов, воткнутых им под ребра, по обычаю афгулов. Суровые боги этой суровой земли знали, что сердца их пронзила своя же сталь. Теперь Духи погибших станут друзьями живых и проследят, чтобы их сородичам повезло.
Но, если бы духи мертвых афгулов в эту ночь наблюдали за равниной, они не увидели бы ничего и ни одним словом не предупредили бы своих оставшихся в живых друзей. Ни афгулы, ни киммериец не заметили тени, бесшумно подползающие из отдаления, прячущиеся среди барханов. Они не видели, как посыльный отделился от отряда выжидающих внизу туранцев. Он вполз змеей, пока не добрался до скал, которых от Расселины видно не было.
Только духи могли видеть, как вскочил он на коня, которого держали наготове четыре всадника с пиками и щитами регулярной туранской кавалерии из отряда Зеленых плащей. Только духи могли видеть, как мчался вестник в ночи, пока не встретил стройного, моложавого туранского капитана, который со своим воинством расположился на отдых среди скал.
И только духи могли слышать, что сказал посланник капитану, и видеть, как тонкое лицо туранского офицера расцвело сухой усмешкой.
Три афгула с луками забрались на самые большие валуны, оставшиеся после битвы у входа в расселину. Афгулов осталось слишком мало, даже меньше, чем бы хотел Конан. И теперь он вел тех, кто остался, в бой, хотя даже они не все могли сражаться. Его люди сделали все, что могли, и если все они скоро погибнут, то лишь потому, что их слишком мало…
Конан попросил нескольких афгулов повторить указания о том, как найти Оазис Девственницы. Они хорошо запомнили дорогу. Потом северянин вместе с Фарадом повел воинов к выходу из расселины.
Ни боя барабанов, ни воя труб, ни наблюдателей, ни окриков часовых, напоминающих вопли мартовских котов. Молчание встретило афгулов. Или им улыбнулась удача, или они направлялись прямо в ловушку.
Конан проглотил боевой крик киммерийцев. Радуясь, что противники не проявили никаких мер осторожности, он решил, что не стоит будить спящих. Вместо этого он шлепнул жеребца Фарада по крупу и вскочил в седло своей лошади. Вот Конан поднял руку, сделав подбадривающий непристойный жест, и подождал, пока оставшиеся афгулы спустятся и сядут на коней, а потом пришпорил свою лошадь.
Всадники заскользили вниз по склону быстрым галопом, подняв облако пыли. В холоде ночи пар от дыхания людей и лошадей прибавился к песчаной пыли, поднимающейся из-под копыт.
Они проехали мимо неподвижных мертвецов и безмолвных обреченных раненых, которые стонали, ожидая прихода смерти; и затаившихся туранцев, которые, как думал Конан, не решились заступить им дорогу, чувствуя себя посрамленными. У беглецов не было времени помочь живым врагам присоединиться к их мертвым товарищам. Афгулам ничего не оставалось, как оставить туранцев у себя в тылу. Ставкой в этой скачке была жизнь. Если случится битва, то беглецам нельзя было потерять ни одного человека, их и так осталось слишком мало.
Афгулы выехали из тени скал. Луна давала достаточно света, позволяя избегать ям и трещин в земле. Беглецы скакали галопом. Измученные лошади не смогли бы долго нестись рысью. А если даже и могли, то было бы лучше поберечь их на тот случай, если туранцы заметят беглецов. Туранцы расположились слишком близко, чтобы беглецы смогли ускользнуть невидимыми.
Или могли? Могли ли туранцы уступить беглецам дорогу, не атакуя и не издавая предупреждающих криков. Конан задумался об этом. Его банда здорово наказала туранцев сегодня днем. Могли ли те отступить, зализывая свои раны и дожидаясь подкрепления?..
Однако больше всего ситуация напоминала ловушку, и афгулов об этом предупреждать нужды не было. Его люди и так держались настороже, ехали, натянув луки и держа талвары наготове. Взгляды их беспрестанно пытались проникнуть сквозь черные покровы ночных теней; они оборачивались на любой самый тихий звук, не заглушённый стуком копыт.
Беглецы уже отъехали достаточно далеко. Конан же чувствовал привычный зуд между лопаток, который означал, что где-то рядом его поджидает ловушка. Он поднял руку, и афгулы натянули поводья и собрались вокруг него.
Всадники стали снова вглядываться в ночь, изучая каждый холмик пустыни в надежде обнаружить затаившуюся опасность. Единственный сухой овраг, который лежал впереди, был слишком глубок, чтобы всадники смогли разглядеть, не прячутся ли там враги.
Конан вглядывался во тьму до тех пор, пока ему, наконец, не показалось, что он заметил какое-то движение среди теней, но он был уверен, что это всего лишь игра его воображения. Слишком часто стоял он на страже ночью и знал: ночь прислушивается к человеческим страхам — если пялиться во тьму слишком долго, увидишь то, чего и вовсе нет.
Наконец Конан махнул рукой, указывая на север, выбрав путь, проходящий как можно дальше от оврага.
— Я хочу отправиться в путь по ровной дороге. Но туранцы на этом фланге (если, конечно, они устроили нам засаду) могут оказаться более внимательными. С другой стороны, вы можете никогда так и не увидеть Оазиса Девственницы, и одинокая дева так и останется посреди пустыни!
Приглушенное хихиканье пронеслось облаком пара, а потом банда поскакала дальше.
Молодой туранский капитан тихо выругался, когда часовые зашумели, передав ему послание. Их враги не обладали мудростью воинов пустынь, как ветераны Турана, но были закаленными воинами и не глупцами.
Он выругался снова, получив следующее послание. Афгулы и в самом деле оказались не дураками. У них был очень наблюдательный и проницательный предводитель, даже если он не был тем человеком, которого искал капитан. Два из трех отрядов, на которые капитан разделил свое воинство, уже почувствовали на своей шкуре, как трудно тягаться с
