— Ваш дядя и ваш отец считали, что современному миру больше всего не хватает пророков. Наша цивилизация казалась им слепцом, не ведающим грядущего, слепцом, пугливо хватающимся только за настоящее и самое ближайшее будущее.
— Они не ошибались, — признает Ким, откидывая со лба синюю прядь.
— Ваш дядя говорил, что политики не хотят менять будущее. Религиозные деятели, философы и даже ученые не решаются делать прогнозы из страха ошибиться или стать всеобщим посмешищем. Само понятие будущего начало как будто исчезать. Ваш дядя и отец поговорили с вашей матерью. Они убедили ее использовать гиперчувствительный и девственный мозг ее детей для того, чтобы сделать из них…
— Астрологов? — спрашивает Ким Йе Бин.
— Пророков! — поправляет его Филипп Пападакис.
— Тонко. Но дару прозрения нельзя научить.
— Научить можно всему. Все можно воспитать. Можно даже мышей научить считать, а растениям привить любовь к рок-музыке. Почему бы не натренировать людей видеть будущее? — произносит Шарль де Везле.
— А как же они направили работу моего мозга на будущее? — спрашивает девушка.
— При помощи книг и фильмов. Вас взрастили на специально отобранной духовной пище.
Кассандра вспоминает комнату своего брата, наполненную книгами по научной фантастике.
— Мир специализированной литературы, подобный лаборатории для опытов по предвидению грядущего, заставил вас размышлять о будущем.
— Семь лет молчания для Даниэля. Девять лет для вас, Кассандра. Вы были подобны пружинам, которые сжали, а затем отпустили.
— Но ваши родители не предусмотрели того, что за обретение столь великолепных возможностей надо платить. «Избыток чего-либо одного означает недостаток чего-то другого». И каков же был ваш недостаток? «Чувствительность»? Нет, слово недостаточно выразительно. «Сверхчувствительность»? «Отсутствие кожи»? Нет, не то. «Паранойя»? Нет, но уже ближе.
— Психоз, — говорит Кассандра.
Пападакис кивает головой:
— Именно. Это верное слово. С семи лет ваш брат стал жертвой припадков безудержного энтузиазма, сменяемых периодами полного упадка сил. Он набрасывался на предложенные ему книги по научной фантастике, но проявлял высокомерие и презрение по отношению к людям, пытавшимся с ним разговаривать. Он стал абсолютно нетерпимым. Он впадал в бешенство из-за пустяков. Он не выносил чужих прикосновений. Все выводило его из себя, все раздражало. Он пребывал в постоянном недовольстве всем окружающим. Припадки эйфории и бешенства сменялись фазами уныния, а потом и депрессии. Затем он принимался писать математические формулы, в частности законы вероятности. Он был страшно нетерпелив.
— В тринадцать лет он сбежал из дому. Полиция нашла его через четыре месяца, исхудавшего и страшно ослабевшего. Он прятался в подвале, из которого практически не выходил. Ваши родители решили, что его необходимо поместить в специализированное учреждение, и отдали в школу, созданную вашей матерью.
— ЦИОДА… Центр по Изучению Одаренных Детей Аутистов, — говорит Ким.
— Он оставался в ней до тех пор, пока не открылись его необыкновенные способности математика- прогнозиста. Им заинтересовались финансовые круги. И его взяли на большой оклад в фирму страхования.
— И там он изобрел Пробабилис.
Кассандра смотрит на часы, которые показывают безмятежные тринадцать процентов.
— Все шло хорошо до того момента, пока…
— …пока он не решил провести опыт с прыжком с башни Монпарнас. Дурак.
— Трое погибших. Пятеро раненых.
— Не дав никаких объяснений, он снова сбежал.
— Вот тогда его и взяли на работу в Министерство Перспективного Прогнозирования моего отца.
— Это был единственный способ ему помочь. Его появление сильно повредило авторитету министерства. Встречаясь с экспертами и выпускниками Национальной школы администрации, он насмехался над ними. Ваш брат бесконечно презирал окружавших его людей. Он говорил мне, что «трусость» и «вязкий ход мысли его современников» приводят его в ужас.
Кассандра убирает со лба взмокшие от пота пряди:
— И он покончил жизнь самоубийством.
— Это главная беда страдающих психозом. Их раздражает все. Они, словно люди с ободранной кожей, испытывают боль от каждого соприкосновения с миром. И многие приходят к этому страшному решению, чтобы положить конец своим страданиям.
Кассандра смотрит на свою догоревшую хижину. Ей не хочется спасать оставшихся внутри кукол.
— А я? — спрашивает она.
— Вы родились, когда вашему брату было тринадцать лет. Буквально через несколько недель его отправили в школу «Ласточки» в качестве постоянного пансионера.
— Ваши родители считали Даниэля в каком-то смысле черновым, неудачным наброском. Они понимали, что опыт не удался. Они не хотели вас волновать и не рассказали вам о его существовании.
— Эксперимент над вами был более глубоким. Девять лет молчания. Еще более свободный, еще более чувствительный, еще более мощный интеллект.
Филипп Пападакис теребит перстень с головой лошади. Незаметно для себя, он снова начинает обращаться к Кассандре на «ты».
— Твой отец рассказывал мне обо всем в самых мельчайших подробностях. Мы очень дружили с тобой, знаешь? Я говорю о том периоде, пока ты не знала слов и пребывала в состоянии вечной радости. Ты была чистым, диким и свободным существом. А потом, через девять лет, все кончилось.
— Ты услышала слова, и тебе объяснили их значение. Ты стала ребенком-тираном. Прости меня, но ты превратилась в самоуверенную, капризную и жестокую девочку. Ты отдавала родителям приказы, ты угрожала им. Ты поняла могущество речи и использовала его как оружие, заставляя родителей страдать.
— Она пыталась понять, как далеко простирается власть слова? — интересуется Ким.
— Сея ужас. Однажды твой отец признался мне: «Это самый испорченный ребенок на свете».
— И даже добавил: «Иногда мне кажется, что в результате нашего опыта на свет появился монстр».
— А чем я приводила в такой ужас родителей? — спрашивает Кассандра тихо.
