кто ошибается, и «конфликт конформности», поскольку у них не было иного выхода, кроме как положиться на то, что они видят, и пойти против группы либо согласиться с ней, хоть она и ошибается.
Различие между «независимыми» и «покладистыми» проявлялось в том, как они справлялись с этим конфликтом конформности.
Среди «независимых» были разные люди: одни твёрдо стояли на своём, другие испытывали эмоциональный дискомфорт, но вели себя так, что их желание сохранить индивидуальность было очевидным; третьи демонстрировали изрядную долю сомнений и напряжение, но были полны решимости давать адекватные ответы.
«Покладистые» тоже руководствовались разными соображениями. Складывалось такое впечатление, что меньшая их часть страдала искажением восприятия, поскольку они клялись, что на самом деле видели именно то, о чём сообщала группа, большая же часть покладистых знала, что видела линии не так, как их видели остальные члены группы, но считали своё восприятие – в отличие от восприятия большинства – неверным. Среди «покладистых» было и немало довольно циничных людей: они не считали, что группа права, но не хотели «высовываться», сознательно не желали демонстрировать своё отличие от других и боялись насмешек со стороны группы, которая могла счесть их «неполноценными».
Интересно то, что когда настоящих испытуемых не просили сообщать свой ответ вслух, а давать его в письменной форме (при этом остальные участники эксперимента давали устные ответы), конформность значительно понизилась и составила не более 12,5% от общего числа ответов в «критических» опытах.
Когда же разница между линиями-образами и линиями-стимулами, с которыми их нужно было сравнивать, уменьшалась, вследствие чего задание перцептивно усложнялось, а правильный ответ становился менее очевидным, конформность усиливалась. Оказалось, что социальная конформность обратно пропорциональна разнице между линией-образцом и линиями-стимулами.
На неё также заметно влияет и нарушение единогласия в группе. Когда один из помощников экспериментатора демонстративно «присоединялся» к испытуемому и начинал давать правильные ответы, отличные от ответов большинства, конформность ответов в критических экспериментах упала до 5,5%. Подобное «освобождающее» влияние партнёра проявлялось даже тогда, когда он начинал давать правильные ответы во второй половине экспериментальной серии, и полностью исчезало, если партнёр, давший правильные ответы во первой половине экспериментальной серии, потом «предавал» наивного испытуемого и переставала это делать.
Эффект «партнёра» или «поддерживающего» тем более поразителен, что по достижении определённой численности группы, конформность практически не зависит от неё. Эксперименты показали, что если испытуемому «противостоит» всего лишь один помощник экспериметатора, конформность очень невелика (процент ошибок не превышает 0,33%), если два помощника – 1,53%, если три – 4%, если четыре – 4,2%, а в группе, в которой испытуемому «противостоят» 16 человек, количество неверных ответов равно 3,75%.
Это свидетельствовало о том, что для возникновения конформности гораздо важнее единодушие «оппонентов», чем число участников эксперимента, дающих неверные ответы: важен консенсус, а не численность. Как писал сам Аш, «при прочих равных условиях единое большинство, состоящее из трёх человек, значительно эффективнее большинства, состоящего из восьми человек и имеющего одного девианта» и «наблюдаемые влияния не являются результатом суммации влияний всех членов группы: необходимо понимать, что результаты лишь относительно детерминированы».
Другие результаты Аша убедительно доказывают, что конформность, если речь не идёт о меньшинстве наблюдателей, не подчиняется принципу «всё или ничего», а имеет степени и градации. Испытуемые демонстрируют попытки достичь компромисса с группой. Если группа допускает «среднюю» ошибку, т.е. если она признаёт совпадающей с образцом ту из его линий-стимулов, которые отличаются от него меньше, чем другие линии-стимулы, доступные в этом опыте, все ошибки испытуемых будут средними.
В случае же, когда группа допускает «экстремальную ошибку», количество «средних» ошибок испытуемых (ответов, лежащих между ответом группы и правильным ответом) составляет 20%. Точно так же если у испытуемого появляется «склонный к компромиссу» и «средним» ошибкам партнёр, который всегда расходится в оценках как с «экстремистски» настроенным большинством, так и с испытуемым, испытуемый допускает ошибки с той же частотой, но примерно 76% его ошибок будут «средними», а в контрольном опыте, в котором испытуемый противостоит «экстремистски» настроенному единогласному большинству, количество «средних» ошибок у него всего лишь 42%. Испытуемый никогда не «отрывается» от группы и даже двигаясь в этом направлении, стремится найти компромисс.
Также Аш провёл эксперимент, в котором создал ситуацию, противоположную описанной выше, т.е. он заменил своих помощников настоящими испытуемыми; в опытах принимали участие группы, состоящие из 16 испытуемых и одного помощника. При этих условиях испытуемые вели себя совершенно по-другому. Уверенные в своей правоте и в себе, они с насмешкой, удивлением и недоверием взирали на ошибающегося помощника.
Что же так ярко и выпукло показали эксперименты Аша? То, что сохранять свою свободу и независимость, то есть оставаться человеком, а не скатываться на уровень особи обезьяньего стада, где всё решает не собственный разум или нравственность, а безликое «большинство», - крайне тяжело. Увы, но, предавая в себе человека, многие из нас сознательно или неосознанно называют белое чёрным, а чёрное белым, прогибаясь перед психологическим давлением «большинства».
Хотя, на самом деле для создания глобального эффекта конформности в рамках целой страны, наличие реального большинства, утверждающего ложь, даже и не обязательно, его может вполне заменить и меньшинство, которое, используя государство, СМИ и систему образования, создаёт в сознании масс фантом большинства, подавляющий ум и совесть миллионов людей.
Проект «Украина» - это гигантский, двадцатилетний эксперимент Аша над целой страной, в котором ложь стала правдой, рабство превратилось в свободу, глупость объявлена мудростью, преступления – доблестью, а ненависть - любовью.
* * *
Убийственная 'злука' двух украйн
Была без радости любовь,
Разлука будет без печали.
Душа среднестатистического малоросса, особенно того, который себя считает «украинцем», по своим свойствам похожа на карман. Причём карман безразмерный, в который его обладатель готов запихнуть не только мелочь, прихваченную со двора соседа, но и весь мир. И суёт он туда торопливо всё, до чего способен дотянуться. Причём без разбора. Даже то, что ему в принципе и не нужно. Благодаря этой ментальной особенности, за двадцать лет «малэньки украйинци» распилили и растащили свою собственную страну. Кто-то продавал заводы и фабрики, а кто-то металлолом, в который они превращались. Среднестатистический малоросс, даже вышедший на заслуженную пенсию, по своей сути остаётся ребёнком, а поэтому и «хватательный рефлекс» у него не отмирает, а с возрастом лишь усиливается.
Душа среднестатистического галицийца в плане развития «хватательного рефлекса» продвинулась гораздо дальше. Если малоросс, прихватив чужое, всё-таки знает что это не его и красть – грешно, то галициец, глубоко убеждён в том, что его по праву является не только украденная им вещь, но и всё то, что ему хотелось бы украсть. Причём сама мысль о том, что где-то есть что-то такое, что, по его мнению, является его, но ему не принадлежит, приводит галицийца в глубокое, праведное негодование. В такие минуты, он, брызгая слюной, шлёт проклятия и просит Боженьку жестоко покарать всех тех, кто стоит на его пути к желаемому объекту обладания. Очевидно, чтобы проклятия были мощнее, а Господь услышал
