человек. В том числе и из числа офицеров вермахта и крингсмарине.
— То есть вина этих двух русских дипсотрудников доказана? — уточнил Шелленберг.
— Абсолютно. Они — профессиональные разведчики, бригадефюрер. Это доказано всеми материалами, которые имеются у следователя. И в этом оба они, по крайней мере один из них точно, уже практически сознались.
— Кто из следователей работает с ними?
— Гаупштурмфюрер СС Рольке.
— Не имею чести знать. Тем не менее завтра же он должен быть у меня, со всеми материалами по делу этих двоих русских. А самих русских немедленно освободить.
Штурмбаннфюрер натужно прокашлялся и только тогда осипшим голосом произнес:
— Простите?
— Я сказал: обоих освободить.
— Но они же… русские разведчики!
— Именно поэтому — освободить, — не стал приводить никакие дополнительные доводы Шелленберг.
Штурмбаннфюрер попытался еще раз прокашляться, затягивая паузу:
— Прямо сейчас?
— Сию минуту.
— Что, взять и просто так отпустить их?
— Боже упаси! Привести в надлежащий вид, накормить, позаботиться об их костюмах и обязательно снабдить переводчиком. Из наших людей, естественно.
— Хорошо, я доложу, что таков был ваш приказ.
— Что таковым был приказ начальника Главного Управления Имперской безопасности группенфюрера СС Гейдриха. Который согласовал свое решение с рейхсфюрером СС, — уже почти рявкал Шелленберг, опасаясь, как бы эти кретины из данцигского отделения РСХА не спасовали перед гестаповцами, абверовцами и еще неизвестно кем из тех, кто пасется сейчас на шпионских лугах Восточной Пруссии.
28
Следователь по делу русских дипломатических разведчиков предстал перед Шелленбергом уже на следующий день. Худощавый, нервный, в мешковатой форме, он мало походил на тех молодцеватых офицеров СС, которые смотрели в последнее время со страниц германских газет на площадях крупных городов Украины, Белоруссии и Прибалтики. Во внешнем облике гауптштурмфюрера Рольке вообще не было ничего, что выдавало бы в нем офицера, хотя бы какой-нибудь тыловой части вермахта. Гауптштурмфюрер, очевидно, все утро добирался из Восточной Пруссии до Берлина, выглядел бледным, усталым и смертельно невыспавшимся. Но это не помешало ему, обведя взглядом огромный кабинет бригадефюрера с его столом- дотом, прийти в еще большее смятение.
— Не теряйте время, гауптштурмфюрер, — жестко произнес Шелленберг, не позволяя ему опомниться. — Вас ведь вызвали сюда для личного доклада, а не для ознакомления с апартаментами Главного управления имперской безопасности.
— Да-да, господин бригадефюрер. Я готов. У меня было очень мало времени, — трясущимися руками начал он раскрывать толстенную папку с документами. Упустил один из документов, почему-то долго не мог поднять его с пола, пальцы просто-напросто не слушались его. Когда же он, наконец, разогнулся и встретился взглядом с бригадефюрером, то вздрогнул. Ему показалось, что Шелленберг в ярости.
— Бросьте эту вашу бумажку обратно на пол, — скомандовал Шелленберг, а увидев, что гауптштурмфюрер разомкнул пальцы и выпустил листик, продолжил: — Туда же бросьте эту чертову папку.
Гауптштурмфюрер послушно положил папку перед носками нечищенных, давно запыленных сапог.
— Вот… — еле слышно произнес он, абсолютно не понимая, к чему клонит бригадефюрер.
— А теперь садитесь вон на тот стул и спокойно, вдумчиво расскажите все, что вам известно по этому делу. Упуская все ненужные детали. У вас десять минут. И у вас еще никогда не было более благодарного слушателя, нежели тот, которого вы видите сейчас перед собой.
Как оказалось, гауптштурмфюрер обладал неплохой памятью и мог бы прослыть неплохим рассказчиком. Через десять минут Шелленберг имел полную ясность относительно сути дела, поведения арестованных и наиболее значимых фигур из числа тех пятидесяти человек, которые уже арестованы по делу о дипшпионах. Озадачило бригадефюрера лишь завершение этого доклада.
— Замечу, что следствие еще не завершено. Но я полон решимости завершить его, если только вы сочтете возможным допустить меня до него после этого доклада.
— Да, вы будете заниматься этим «делом». Но… по-моему вы что-то не договариваете.
— Извините, мне не удалось доставить их целыми и невредимыми, как было приказано.
— Что-что? — приподнялся Шелленберг. — Что вы там, гауптштурмфюрер, бормочите? Что значит «мне не удалось доставить их живыми и невредимыми, как было приказано»?
— Простите, бригадефюрер, но так произошло.
— Вы что, убили их?
— Ну что вы?!
— Так они живы? Я вас спрашиваю, черт возьми, эти двое русских разведчиков… они живы?!
— Так точно, — подхватился гауптштурмфюрер.
— Где они? Сейчас, в эту минуту? Я спрашиваю, где они сейчас?
— Здесь, в Берлине. В полицейском участке у железнодорожного вокзала. Под присмотром двух полицейских, агента абвера и переводчика, унтерштурмфюрера…
— Да плевать мне на унтерштурмфюрера… Почему вы сказали, что вам не удалось доставить их живыми и невредимыми?
— Я сказал: «целыми и невредимыми», бригадефюрер СС. И прошу наложить на меня взыскание. Я этого вполне заслуживаю[21].
— Четче, гауптштурмфюрер, четче выражайтесь…
— Я не знал, что их затребуют из Берлина. И буквально вчера вечером одному из них подбил глаз. Он вел себя крайне нагло и не желал говорить ни слова правды. Но главное все же в том, что он упрямо отрицал очевидные факты, которые его явно изобличали. Я не удержался и нанес ему несколько ударов в корпус, а затем в лицо. Один глаз заплыл. К счастью, вмешался присутствовавший на допросе агент абвера, предчувствовавший, что эти двое русских еще могут выпутаться, ибо Берлин не пожелает идти на дипломатический скандал. Он так и сказал мне: «Это вам уже не контрразведка, Рольке, это дипломатия. А в ней законы контрразведки не действуют». И оказался прав.
— Второй тоже избит?
Гауптштурмфюрер немного замялся, но признал:
— Тоже. Только это уже не моя вина. В конце концов их избивали при задержании, при перевозке в Восточную Пруссию, в тюрьме. Мне же приходилось работать с тем «материалом», который мне доставляли для допроса.
— Ясно.
Шелленберг тотчас же позвонил Штоуфе и сказал, что оба русских уже находятся под патронатом его службы политической разведки. Но понадобится пара дней, чтобы они смогли привести себя в порядок, а его люди позаботились бы о медицинской помощи арестованным, а также их одеянии.
— Значит, они уже в Берлине? Слава тебе господи. Мой шеф требует как можно скорее освободить из русского плена графа Шуленбурга. Его судьбой уже интересовались Борман, Геринг и даже фюрер. К которому вроде бы обратился кто-то из близких графа. Как вы считаете, после двух дней, которые они проведут у вас, мы сможем представить их послу Советов? Вы понимаете, о чем я говорю. Мне хотелось бы знать, в каком они виде. Если они предстанут перед фотокамерами русских на костылях…
