Положив трубку, Штубер зло рассмеялся, хотя в сущности ему было не до смеха. Попасться в руки русской контрразведки за то, что расстрелял пленного немца! Сюжет, который может привести в изумление кого угодно. Вот только становиться героем этой истории ему не хотелось.
Быстрым шагом, почти бегом, он направился по ходу сообщений в передовой окоп, но, добравшись до развилки, от которой один из ходов вел к санитарному блиндажу, чуть не столкнулся с бегущим ему навстречу солдатиком.
— Товарищ лейтенант, там такое творится, там такое… — вполголоса, но очень взволнованно заговорил тот.
— Что именно там… творится? По-человечески изложить можешь?
— Семенюк приполз. Его ножом в спину.
— Как это, «приполз»? — опешил Штубер. — Кто его… в спину?
— Свои же. Предатели. А немца, пленного офицера, отпустили. Один стрелял в воздух, чтобы мы думали, что расстреливает пленного, а другой в это время Семенюка ножом в спину. Его ножом, а сами сбежали.
Штубер и солдат прошли одну накрытую плащпалатками и ветками «спальню» бойцов, вторую, третью. Отовсюду доносились то храп, то приглушенные голоса. Выставленные сержантами часовые тоже дремали, сидя в пулеметных точках. Только там, недалеко от плавней, действительно копошилась небольшая группка окопников.
— Значит, Семенюка ударили и бросили? Он пришел в себя и приполз? — начал уточнять Штубер, остановившись и заставив остановиться гонца. — Что еще успел сообщить этот ваш Семенюк?
— Он еле говорит. Умрет, наверное. Сказал, что здесь действует группа предателей. Немецких агентов. Что он давно понял это.
— Какая еще «группа»? Он имел в виду тех двоих, что расстреливали? Ну, говори, говори…
Солдат замялся, но потом еле слышно проговорил:
— Он сказал: «Те двое, которые появились с лейтенантом. Тоже немцем».
— Так и сказал? — переспросил Штубер, сразу же свернув в переход, ведущий к оврагу, куда они планировали относить убитых.
— Сам слышал.
— Тогда кто тебя послал за мной? Старшина? — Он не мог рассмотреть лица солдата.
— Нет, я сам. Услышал и побежал. Я чуть в стороне стоял. Они даже не заметили. Предупредить вас хотел. Знаете, еще и вправду ляпнут на вас. Семенюк это может. Мы из одного села, о нем давно слухи…
— А, так вы давно с ним знакомы?
— А какой же вы немец? Скажет тоже.
— Был учителем немецкого языка в школе. А жил в Прибалтике, потому и говорю с легким акцентом — вот и все, — как можно спокойнее объяснил Штубер. — Я пытался поговорить с пленным. Вроде получалось. Ну, Семенюк это слышал. Он что, был у вас в селе активистом?
— Не то чтобы активистом, а просто… Ходил, высматривал. Если что, сразу сообщал в милицию или куда там еще.
— Ясно. Сколько их там вместе со старшиной?
— Человек пять.
— Приготовь оружие.
— Зачем?
— Все может быть. Если что — сразу стреляй. Представлю к награде. За мужество и спасение командира. Понял?
— А… старшина? — испуганно спросил солдат. Это был довольно рослый, крепкий парень. Штубер вдруг вспомнил, что приметил его еще тогда, когда оказался у машины, везущей новобранцев на передовую.
— Поди знай, что он за человек, — неопределенно ответил лейтенант.
41
Сокращая путь к плавням, они пробежали лощиной, пересекли небольшой холм и оказались как раз над тем местом, где на развилке окопов четко очерчивалось несколько фигур и раздавались негромкие голоса.
— Что здесь происходит?! — С немецкой стороны ударил пулемет. Свинцовая очередь вспахала холм чуть левее того места, где стоял Штубер. — Кто это, Семенюк?
— Он самый, — ответил старшина.
— Он еще жив?
— Пока еще… Вот, вернулся…
— Знаю, что вернулся, — брал инициативу в свои руки лейтенант. — Перевязали?
— Нет. Потерял сознание.
— Так какого черта?! Быстро перевязать. Старшина, свяжитесь с комдивом, пусть пришлет фельдшера или медсестру… надо как-то доставить его в медсанбат. Он еще понадобится нашим особистам как свидетель. Выполняйте, старшина.
— Есть. — Старшина недоверчиво посмотрел на пистолет в руке офицера и попятился по окопу к командному пункту.
— А что те двое? — спросил ему вдогонку Штубер. — Не объявлялись?
— Предатели они. Фрицевские агенты, — ответил вместо старшины кто-то из четверых солдат. — Семенюк полз и громко стонал. Мы услышали. Сначала думали: немец.
— Хватит подробностей. Значит, те двое ушли? Сговорились и ушли? Ну, сволочи…
— Темное дело, — только и сказал старшина, поторапливаясь уйти подальше от лейтенанта.
Штубер спрыгнул в окоп, наклонился над Семенюком. Тот лежал на подложенной кем-то шинели, грудью вниз. Гимнастерка на спине была липкой от крови и грязи.
— Как фамилия? — спросил он солдата, предупредившего и пришедшего вместе с ним.
— Семенюк.
— Твоя, солдат, твоя.
— Моя? Жоденчук.
— Семенюк что, говорил, что лейтенанта не расстреляли? Отпустили?
— Да, он так и говорил.
— Отпустили, а его ножом… — мрачно добавил кто-то из красноармейцев.
— Понятно. Это уже явная измена. Вы, — обратился к бойцам, — остаетесь здесь. Жоденчук — за мной. Осмотрим место расстрела. Нужно ведь будет что-то докладывать командованию, — выбрался из окопа Штубер. — Да, вы времени не теряйте, — сказал остававшимся. — Перенесите раненого в санитарный блиндаж, в котором сидел пленный. Промойте рану и перевяжите. Пошли, Жоденчук.
Несколько мгновений солдат постоял в нерешительности, глядя на своих сослуживцев, потом неохотно перепрыгнул через окоп и так же неохотно побрел вслед за лейтенантом, уже, очевидно, проклиная себя за то, что побежал предупреждать его. Не нравилась парню вся эта ночная история с расстрелом и сразу двумя немцами-лейтенантами.
Зайдя в плавни, Штубер услышал звук автомобильного мотора. К их позиции приближалась машина, однако света фар он не видел. Зато чуть дальше, в степи, виднелись фары второй машины.
«Подкрепление? Из разведки?»
Впрочем, теперь это не имело особого значения. Главное, что он ушел.
Автоматная очередь мигом положила их обоих на землю. Причем необстрелянный новобранец оказался на ней раньше Штубера.
— Свои! Не стрелять! — крикнул оберштурмфюрер. — Дозор!
— Какого черта шляешься?! — огрызнулся кто-то там, сидящий на островке в засаде.
