— Предполагаю, что добавить уже нечего, — с холодной вежливостью ответил Штубер. — Трое таких рассказчиков… Особенно в лице нашего незабвенного поручика Розданова…
— Почему вы не остались в стане русских? Они получили бы неплохого командира взвода, отлично подготовленного офицера. Своих-то они постреляли.
— Не скрою, возникала и такая идея. Однако обстоятельства складывались не совсем так, как хотелось бы. Вы уже знаете, что снятый ножом русский — выжил. Как оказалось, перед ранением он успел поделиться своими подозрениями. И выяснилось, что он давний внештатный агент НКВД. Я ушел из окопов буквально за десять минут до появления там русской контрразведки. Командир дивизиона намекнул.
— Это проясняет ситуацию.
— Кроме того, надолго внедряться в ряды русских — не в моем амплуа.
— Знаю, ваша стихия — диверсии. Люди, рекомендовавшие вас, подчеркивали это. А теперь — ваши общие впечатления. И, естественно, выводы.
— Небольшие, хорошо обученные диверсионные группы — вот что страшно сейчас для русских, при их поражающей воображение несобранности и недисциплинированности. Мы выбросили слишком большой десант. И слишком близко от передовой. К тому же в центре укрепрайона. Такой десант имел бы смысл лишь в том случае, если бы наши войска вели бои уже на подходах к укрепрайону.
— Думаю, командование прислушается к вашим выводам и замечаниям, — деликатно заметил штандартенфюрер. — А теперь рекомендации относительно этого… — заглянул он в лежавшую у него на столе папочку, — поручика Розданова.
— Как агент — сыроват. Подвержен излишним эмоциям.
— Вечное копание в своей русской душе, — криво ухмыльнулся Гредер, демонстрируя свое знание психологии русских. У них это называется «достоевщиной».
— Но сдаваться красным не побежит.
— Могу констатировать, что вместе с этим офицером-белоэмигрантом вы совершили почти легендарный рейд по тылам противника, проводя разведку и уничтожая его живую силу. К тому же умудрились вырвать из плена немецкого лейтенанта и привести с собой дезертира. Надеюсь, письменный рапорт обо всем, что с вами произошло?
— Вот он, — извлек Штубер из кармана кителя сложенный вчетверо лист бумаги.
— Так скромно? — удивился штандартенфюрер, даже не взглянув на то, что там написано. — Тем не менее представляю вас к Железному кресту второй степени.
— Благодарю, господин штандартенфюрер, — встал Штубер. — Хайль Гитлер!
— Садитесь, — слегка поморщился Гредер, не признававший эмоций своих подчиненных. — Помнится, вы были среди тех, кто действовал на коммуникациях поляков в момент вступления наших войск в Польшу. Там тоже работали небольшие группы диверсантов. Этот же опыт, правда, с меньшим эффектом, мы использовали в первые дни войны в Западной Украине, Белоруссии и Прибалтике.
— Что касается русских, то его нужно применять в течение всей войны с ними. Здесь — леса, много сочувствующих нам или, по крайней мере, ненавидящих большевиков, обиженных ими во время коллективизации и разгула НКВД.
— То есть вы считаете, что наиболее рационально будет использовать вас в роли командира одной из таких групп? Я верно понял, оберштурмфюрер?
— В том числе и на оккупированной нами территории, на которой неминуемо будут возникать отряды сопротивления. Опыт Югославии убедил нас в этом.
— Речь идет о жандармских функциях в тылу наших войск?
— «Жандармскими» не обойтись. Придется вести настоящие бои. Даже с применением танков и авиации.
Штандартенфюрер зачем-то развернул его рапорт, словно в нем было нечто такое, что подтверждало бы «опыт Югославии», скользнул по нему взглядом и на сей раз вложил в черную папку с тисненным на ней серебристым орлом.
— Полагаете, нам нужно готовиться к очень серьезному сопротивлению в своих тылах?
— Начиная с сопротивления, которое окажут некоторые доты Подольского укрепрайона.
— Кстати, об укрепрайоне. Только что звонил начальник разведотдела армии. Он хотел бы получить все имеющиеся у вас сведения относительно этого района. Через полчаса он будет здесь.
— К его услугам.
— А пока что чуть поподробнее об этом вашем белогвардейце…
— Лейтенант вермахта, он же бывший поручик-белогвардеец Розданов.
— Боевой опыт есть, это я уже понял. Какими еще достоинствами он обладает? Сильная, волевая личность?
— Не сказал бы, что он производит впечатление сильной личности. Ни особой храбрости, ни выдержки, ни стремления вести борьбу с большевиками любыми средствами я не обнаружил.
— Вы меня разочаровываете.
— Ничего не поделаешь. Терпеть не могу эти специфически русские «страдания по Достоевскому». Мирная жизнь в европейской эмиграции не пошла ему на пользу. По-моему, он больше общался с философствующей эмигрантской интеллигенцией, нежели с настоящим боевым офицерством. Хотя и окончил какие-то курсы. В общем, вы абсолютно правы: сплошные «страдания по Достоевскому».
— И где, на ваш взгляд, его целесообразно будет использовать?
— Во всяком случае, не в разведке и не в диверсионных отрядах. Деревенский староста. Бургомистр небольшого городка. Начальник местной полиции. Следователь полиции, наконец.
Пергаментное лицо Гредера покрылось налетом серой тоски. Характеристика действительно разочаровала его. И Штубера это не удивило. Понятно, что СД нуждалось в приливе свежей крови аборигенов. Кто-то же должен был профессионально защищать интересы рейха в этой Славянии.
— Ну, хорошо, с Роздановым разобрались. А этот ваш дезертир? Его амплуа?
— Провокатор в лагере для военнопленных. Полицай. Агент для засылки в партизанские отряды под видом окруженца. Рассчитывать на него как на серьезного разведчика нет смысла. Не тот материал.
— Вот оно: не тот материал! — поднялся штандартенфюрер, хлопая мертвецки желтой и в то же время на удивление жилистой рукой по папке. Все его жесты выдавали в Гредере человека сдержанного и по натуре своей желчного. Однако все, что Штубер знал о штандартенфюрере, свидетельствовало о другом: он был, или, по крайней мере, пытался оставаться, в пределах элементарной человеческой порядочности. Насколько это, конечно, возможно, будучи высоким чином имперской службы безопасности. — Как часто приходится констатировать сей печальный факт, знакомясь уже не только с кандидатами в курсанты разведывательно-диверсионных школ, но и с их выпускниками. Очевидно, в сферах, которые занимаются кадрами разведшкол, не хватает психологов, настоящих военных психологов. Как считаете, оберштурмфюрер?
— Высказав это предположение, вы наверняка вспомнили, что время от времени я выступаю со статьями по проблемам психологической обработки противника и воспитательной работы в армии.
— Естественно. Как я могу забыть о столь редком в среде офицеров-диверсантов увлечении?
— Вам это импонирует?
— Единственное, чего бы мне не хотелось… чтобы вы превращались в «чистого» психолога- профессионала, какие бы выгоды от этого вам ни сулили. — Штубер еще только решал для себя, стоит ли ему воспринимать это как шутку. И если да, то как тогда понимать пассаж Гредера относительно того, что в «сферах» не хватает психологов?
— Почему вас это смущает?
— Вы — отлично подготовленный диверсант. И давайте исходить именно из этого. Свое мнение я доведу до сведения чинов из Главного управления имперской безопасности.
— Мы оба, я и мой отец, генерал фон Штубер, будем весьма признательны вам, господин штандартенфюрер, — поднялся Штубер.
43
