— Ты же адвокат, — напомнил Снаффлз, — Придумай что-нибудь.
— Ладно, — сказал я, — но если мне удастся освободить его, ты должен пообещать мне…
— Что?
— Ты заставишь Толстого найти работу и не влезать в неприятности.
— А как же я это сделаю? — мрачно спросил Снаффлз.
— Придумай что-нибудь, — не мог удержаться и съязвил я.
Покинув уютный теплый зал «Грип Келли», я оказался на холодной улице, раздумывая над тем, что же предпринять теперь, пока не пришел к единственно правильному решению — чтобы разобраться, надо встретиться с Толстым. Я бы не хотел во второй половине дня появиться в суде и услышать там что-нибудь неожиданное.
Любезный сержант привел Толстого в комнату для свиданий. Ростом тот был около пяти с половиной футов, а весил двести пятьдесят фунтов, что придавало ему некую округлость и объясняло его кличку. Обычно его живые глаза и пухлое лицо излучали добродушие, независимо от тех переделок, в которые он попадал. Однако на этот раз Толстый выглядел встревоженным.
Я сказал ему, что меня прислал Снаффлз.
— Сначала расскажи мне все поподробнее.
— Рассказывать-то нечего. Ну, пошел я в секцию игрушек, кое-что купил там. И уже выходил из универмага, когда меня остановил этот самый детектив. Он проверил мою сумку и обнаружил в ней часы. Как они туда попали, я не знаю,
— Почему он задержал именно тебя?
— Полагаю, потому, что однажды у него вышла со мной промашка, — смущенно пояснил Толстый,
— Снаффлз рассказывал мне об этом.
Толстый быстро переключился на другую тему.
— Он говорил вам о дочке?
— Да.
— Если бы не она… — Он запнулся. — Вы думаете, что выручите меня из беды?
— Попытаюсь. — Я пристально посмотрел на него, — Меня совершенно не интересует твое прошлое, но скажи мне откровенно: украл ты часы?..
— Клянусь, нет, — проговорил он торжественно.
— Пока не теряй головы. У нас еще есть несколько часов…
А не снимет ли универмаг свои обвинения, если я заплачу за часы, подумалось мне. Существовал только один способ это узнать. Так как такси нигде не было видно, я поднял воротник пальто, съежился и пошел пешком.
В магазине было полным-полно покупателей, большая толпа собралась вокруг огромной сверкающей елки, на органе исполнялись рождественские мелодии, а водяные струи вокруг ели то вздымались вверх, то низвергались вниз в такт музыке, и все это подсвечивалось неяркими прожекторами, в которых то и дело сменялись цветные фильтры.
Лифтер указал мне, как пройти в отдел охраны, где меня встретил грузный мужчина по фамилии Вогт, по внешности бывший полицейский, что, вероятно, так и было. Он, не перебивая, холодно выслушал меня.
— Ничего не выйдет, — сказал он, — страховая компания требует, чтобы мы строго наказывали все случаи воровства. Заметьте, я избегаю таких слов, как мелкие кражи. И на самом деле, все значительно серьезнее. Ежегодно мы теряем миллионы. Нас буквально обкрадывают, и мы намерены положить этому конец.
— Я-то думал, вам приходится бороться с кучкой клептоманов да с отдельными воришками.
— Вы себе и представить не можете, что у нас здесь творится.
— Никогда не было случая ознакомиться.
— Тогда позвольте просветить вас. — Он провел меня через длинную пустую комнату с деревянной скамьей у стены. — Помещение для допросов.
Затем мы вошли в небольшой зал с несколькими телевизорами, установленными вдоль стены. За столом сидел мужчина и следил за экранами, перед ним стоял приемник, а к шее ремнем был прикреплен микрофон.
Вогт показал рукой.
— Наблюдаем с помощью телевизионных мониторов за всем универмагом. Дежурят пятьдесят мужчин и женщин и в форме, и в штатском, и все оснащены двухканальными транзисторными радиопередатчиками, однако воры довели нас до того, что мы завели даже собак, потому что никогда не знаем, начнет ли кто- либо применять силу, или нет.
— Похоже, вы ведете целую войну.
— Которую мы проигрываем, — добавил Вогт. — Вот почему, когда мы кого-нибудь ловим, то применяем самые жесткие меры.
— Не понимаю, какое значение может иметь один человек.
— Вот посмотрите: мы недосчитываемся множества ювелирных изделий. Вероятно, ваш подопечный и является этому причиной. И не исключено, что после его поимки количество краж сократится.
— Но он говорит, что в действительности не крал часы.
Вогт хмыкнул.
— Они все так говорят. Кому нужно сфабриковывать против него дело?
— Детективу, который его задержал и который мог затаить против него злобу.
— Глупости. Андерсон хватает слишком многих, которых потом отпускают, зачем же ему выделять какую-то личность. Единственно, чем ваш клиент мог заинтересовать Андерсона, так это то, что он рецидивист. Фактически любой из наших людей мог бы заметить его и оповестить всех сотрудников по двухканальной радиосвязи.
Вогт подошел к экрану и повернул ручку. Тот вспыхнул ярче, и крупным планом возникла секция игрушек.
— Мы должны проявлять осторожность и беспричинно никого не задерживать. Мне необходимо туда подняться.
— Конечно, — сказал я. — Вы и так столько времени на меня потратили.
Я покинул универмаг, отнюдь не завидуя Вогту и его работе, и пешком вернулся в контору. Часы мои снова стали, и я должен был ориентироваться по часам в витрине банка. Время шло, а я все еще не знал, как освободить Толстого.
Четкос по-прежнему сидел в той же позе и слушал радио.
— Что за неприятности у мистера Гроугана? — спросил он.
Я рассказал ему о Толстом.
— Я думал, что-нибудь личное, — пробормотал он.
— Так оно и есть, — сказал я. — Снаффлз единственный друг Толстого.
— И что же ты намерен делать?
— Времени нет, чтобы успеть что-нибудь, остается только защищать Толстого в суде, объявить его невиновным и постараться взять на поруки.
— Если мистер Гроуган прав, то судья Пуласки на основании материалов предыдущего судебного разбирательства может и не согласиться на условное освобождение.
— Думаю уговорить Пуласки, выступив с речью о том, что приближаются такие праздники, когда нужно выказать доброту.
Четкос покачал головой.
— Это не для Пуласки. Очень суровый человек. Ты когда-нибудь сталкивался с ним?
— За нашу совместную двадцатилетнюю практику ни разу.
Четкос нахмурился.
— Это еще хуже. Не сомневаюсь, он о тебе слышал. А чтобы произвести на тебя впечатление, будет более резким, чем обычно, и чрезвычайно критически станет все оспаривать.
— Тем не менее я не хотел бы, чтобы Толстый был наказан. Ты можешь что-нибудь предложить?
