– А предсказательница? Она прямо ведь сказала – не ходи в неходь. А он сунулся.
– Она сумасшедшая. И потом, предсказания на героев не распространяются. Герои всегда действуют вопреки. Всем предсказаниям. Всем нельзя, а им можно. Никто на Запад не мог пройти, а он смог. Жаль, я планетария не увидел…
– Героя нельзя убить так просто, он выживает после самых страшных ран… Потом имя. Такие имена просто так не дают.
– А он увидел планетарий. За меня.
Почему? Почему они все в разные стороны говорят…
– А если бы ему голову оторвало вообще? – нервно спросил Гомер. – Она что, приросла бы?
Молчание.
– Не знаю, – сказал Курок. – Не оторвало же. Вот если бы оторвало, то я бы точно сказал, что он – не герой. А так..
– Надо, это… тропарь прочитать, – предложила Алиса – Это ему поможет? Он сам всегда…
– Я прочитаю, – сказал Курок – Сейчас.
Откуда он знает тропарь?
Они все меняются…
Курок начал читать тропарь.
Самодельный. Не очень складный и не очень красивый.
– … пусть будет. Пусть будет солнце. Свет его растопит лед, и сгинет тьма…
И дальше. Про землю, освобожденную от пришельцев, про справедливость, про мир и покой, который распространится. Про то, что все это закончится. Уже скоро. Ну, или когда-нибудь. Но закончится.
Курок читал, Алиса зевала громко, Гомер молчал.
… небо наполнится жизнью, и мы тоже вернемся в небо…
Мы вернемся в небо… Крест. Тот, что я видел. Знамение. Я вспомнил, на что он похож.
Алиса похихикивала, Гомер насвистывал.
Курок читал. Его голос набрал уверенности и уже дрожал, Алиса стала его передразнивать, а Гомер говорил:
– Он мне еще руки должен, я же помню. Руки-то зарыл. Алиса, скажи ему про руки.
Откуда он знает Алису?
– Да замолчите вы, я делом занимаюсь.
– Прыгни в люк!
– Сама прыгни! Ты, вообще, что тут делаешь?!
– И в самом деле…
Я видел море. С песком и волнами, с дельфинами и белыми, как бумага, птицами. С далеким парусом, с тяжелыми дождевыми облаками, собиравшимися на горизонте. С ветром, недалеко от меня из песка торчал шест с привязанным длинным треугольным флагом – и ветер играл полотнищем, шелк хлопал и струился бирюзой.
А за спиной у меня были горы. Я не оглядывался и не видел их, но точно знал, что они там есть. Уходящие в небо пики, цепляющие тучи, с ручьями и водопадами, зеленые и белые.
По берегу навстречу мне бежал кто-то, издалека, маленькая фигурка, торопилась и размахивала руками.
Я засмеялся и помахал ей в ответ.
– А потом он из Рыбинска, – напомнил Курок. – Он рыбак, как и остальные…
– Ну вот, – сказал Гомер. – Все-таки умер.
Глава 19. Вопреки
– Летом здесь, наверху. Ближе к осени в слоне, совсем уж в подвал лезть не хотелось, папка не любил подвалы. И я тоже не люблю. А ты?
Молчание. Шорох. Ветер. Ветер тут воет, никуда от этого не деться. И звенит что-то, похоже на звенелки из гильз – когда нанизывают гильзы на веревочку и вывешивают на сквозняке. Чтобы наполнить пространство звуком. Раньше любили звенелки.
– Понятно. Никто подвалы не любит. И высоту тоже. Лучше всего в слоне. Он железный, печь в одном месте топится, а тепло распространяется сразу со всех сторон. Мы с папкой случайно его нашли, думали, он цельный, а он полый, в нем раньше ведра хранились. Мы открыли, а ведра посыпались…
Над головой висит синий шар. Со звездочками. Самодельный шар, кривой, из бумаги, на боку дверка, в нее свечу надо вставлять, получается лампа. Свеча горит. Вообще кругом много самодельных вещей. Из проволоки и из бумаги, из дерева, из пластика, и все это игрушки. Плохо сделанные. Замки, машины, люди.
– А я думал, ты не выживешь, не верил… – вздыхает Егор. – Не выживают после такого…
– А Курок?
– Кто? А, друг твой… Так я тебе сколько раз говорил – умер он. Тогда еще умер. Не помнишь разве?
Егор вздыхает. Пересаживается на другой стул. В комнате много стульев, разные, самодельных много.
– Зря ты его выручать пошел, друга своего. Он же умер, ты видел. Он поседел даже.
– Видел.
Поседел. На самом деле, поседел.
– Они тебя ждали. Сумраки. А ты пошел… А я, дурак, уснул. Все проспал, все проворонил…
Егор шмыгает носом.
– Не плачь.
Теперь молчит уже Егор.
– Не плачь, – повторяю я. – Не надо.
Отец у него. Был отец, стал мертвец. Это трудно понять. Это дико трудно понять.
– Твой отец поступил правильно. Я бы так тоже поступил. Ты его помни, героев нужно помнить. Я своего отца помню.
– И я помню. И буду. Обещает Егор.
Егор, хорошее имя, человеческое. И на Западе люди есть, и вполне себе нормальные люди. Даже очень хорошие люди. Везде люди. Потому что это наша земля.
– Курок.. Это… Который умер? -Да.
– Понятно. Ты с ним разговаривал. И с Гомером каким-то. А кто такой Гомер?
– И с Гомером…
– Ну да. Ты все время Гомера какого-то звал, в бессознании. Он кто, папка твой?
– Что-то вроде.
– Ясно, – Егор вздыхает. – Умер тоже?
– Да. Давно.
Егор молчит, пересаживается со стула на стул.
– Ты со всеми разговаривал. Кричал, стихи какие-то читал.
Я с трудом поворачиваю голову.
Алиса сидит возле печки. Смотрит в стену. С утра.
Она почти всегда сидит и смотрит. В одну точку. Молчит.
И я каждый раз сомневаюсь.
– Который день?
– Двадцать четвертый. Если считать…
– Понятно.
Алиса поднимается и уходит. Я смотрю ей вслед. Я боюсь. Боюсь, что она…
– Твоя подружка неразговорчивая совсем. Бука.
